Князь собрал у себя со всей Московии стариков, кто мог предсказывать погоду. Таких оказалось не менее двух десятков. По их виду можно было понять, что приглашение к князю они сочли за великую честь. Одеты все были опрятно. Новые рубахи, порты, лапти. У многих седые головы. Князь вошёл к ним с поклоном. В ответ они тоже поклонились. Он сел не в кресло, а рядом с ними.

— Ну, отцы, как зимуем? — заговорил князь, пробегая взглядом по присутствующим.

Отцы загудели, мол, такой зимы не помнят.

— Да, — Иван Данилович глядит в окно, щурясь от солнечных лучей, — светит, а не греет. А чё будет летом? — повернувшись к ним, спросил князь.

Они говорили степенно, весомо. Как понял князь, большинство было за то, что предстоящее лето будет жарким, сухим. Такое сообщение встревожило князя. Засушливое лето — это зимний голод. «Вот тебе и затмение», — подумал князь. После этой встречи он приказал Миняю потихоньку скупать зерно.

Измученные морозом леди с несказанной радостью встретили по-весеннему засиявшее солнце. Елена как-то задержалась после обеда, подошла к окну. Из него хорошо было видно, как на крепостной стене появились первые сосульки. И начала звенеть капель. Да и сама едальня преобразилась. Она посветлела, стала выглядеть понаряднее.

— Ванюша! — позвала она муженька, — ты посмотри: весна пришла. А я уж думала — не увижу.

— Ты чё это, мать, говоришь? — он подошёл и обнял её за плечи. — Да мы с тобой ещё не одну весну встретим.

Она вздохнула, сняла его руки со своих плеч и, опять вздохнув, направилась к себе.

Этот день у Ивана Даниловича был не очень загружен, и он решил после обеда прилечь. Сон долго не шёл к нему, в голову лезли разные мысли. Он не заметил, как задремал. Разбудил его дикий крик девки:

— Матушка, матушка!

Что-то кольнуло в груди. Князь вскочил и долго не мог ногами попасть в домашние бахилы. Плюнув, босиком ринулся в её опочивальню. Елена лежала на спине с закрытыми глазами и со сложенными на груди руками. Он подскочил к ней, схватил за руку. И почувствовал холод. Упав на колени, князь завопил:

— Не уходи, не оставляй меня...

После похорон жены князь несколько дней не выходил из опочивальни, запрещал кому-либо входить к нему. Боярин Василий, каждый день наведавшийся в княжьи хоромы, искал повод встретиться с ним. Но князь пресекал все попытки. Тогда Кочева бросился к только что вернувшемуся митрополиту. Выслушав боярина, Феогност, не переодеваясь, в дорожном одеянии направился к князю. Он не просился к нему в опочивальню, а густым голосом запел в переходе молитву:

— Помяни, Господи, душу усопшей рабыни твоей Елены и прости ей все согрешения, вольные и невольные...

В это время отворилась дверь опочивальни, и на пороге появился князь. Его трудно было узнать. Волосы и борода всклокочены, глаза горят, а скулы выпирали под кожей.

— Владыка! — трагическим голосом проговорил князь, подойдя, преклонил колено и поцеловал ему руку.

— Крепись, сын мой, молись! — и митрополит запел. — Даруй ей Царствие...

После молитвы, которую они допели вдвоём, князю, узнавшему, что тот пришёл к нему прямо с дороги, ничего не оставалось, как пройти с митрополитом в трапезную и угощать его. Рассказ митрополита о поездке вернул князя к жизни, а слова «крепись, сын мой, да воззри на народ, который ждёт твоих решений», пробудили желание заниматься мирскими делами.

Незаметно подкралось и лето. Старики оказались правы: оно было жарким и сухим. Помимо того, что оно губило урожай, оно ещё пугало пожарами. И они случились. Московия загорелась сразу в нескольких местах. Причём почти одновременно. Князь узнал о московском пожаре, находясь за городом в летнем дворце на Неглинке за Троицкой слободой. Он увидел столб чёрного дыма, поднимавшийся вверх. Гонца из кремля князь встретил по дороге.

На Московию страшно было смотреть. Казалось, был сплошной костёр. К Замоскворечью, где дома прижимались друг к другу, невозможно было подойти. Горело и в кремле. Но там спасало то, что дома стояли не так кучно. Около месяца Московия занималась тем, что разбирала завалы, хоронила обгоревшие трупы. Когда наконец кончилось это страшное пожарище, князь оказал помощь погорельцам, отпустив около тысячи рублей. Это заставило раскошелиться бояр, купцов и других знатных московских жителей.

После того как Московия в основном отстроилась, великий князь собрал приближённых думу думать: почему случился такой пожар? И выяснилось, что перед этим видели незнакомых людей. Ниточка потянулась и дошла до Пскова. Иван Данилович схватился было за меч, да одумался. Но проучить недругов всё же решил: «Пусть познает и он, что это такое». Псков полыхал не слабее, чем Московия. Так княжества обменялись уколами.

Но на этом проделки Александра против Москвы не кончились. Для Александра поводом продолжить тайную войну послужила внезапная кончина владыки Новгорода и Пскова. Тверского князя осенила идея — иметь своего владыку. Тайно от всех Александр умчался к Гедимину и уговорил его поддержать псковского представителя, монаха Арсения. Тот согласился, даже направил послов к Феогносту, который в то время находился на Волыни. Туда прибыл и ставленник Ивана Даниловича, владыка Василий.

Митрополит отверг предложение Александра и Гедимина, зная желание московского князя. Владыка Василий им был посвящён в тайну. Как потом говорили: «Псковичи хотели поставить Арсения на владычество, но осрамились, пошли прочь от митрополита». Эти слова задели за живое тверского князя. Даже понимая, на чьей стороне митрополит, Александр решил отыграться на московских купцах. Они стали жаловаться на участившие грабежи на Псковской земле.

Великий князь был взбешён. Купцов он не только стерёг, но и берёг. Иван Данилович направил в Новгород послов с предложением напасть на Псков. Новгородцы, напуганные недавними деяниями на их земле московского князя, сразу согласились принять участие в походе против соседа. Подняты были и низовые князья. К походу всё было готово, и все ждали сигнала к выступлению.

Неурожай мог привести к массовому голоду на Московии. Великий князь зорко следил за ценами на зерно. Недаром он ещё зимой заставил Миняя закупить зерна побольше. Сейчас, стоило только торговцам поднять цену, как князь выбрасывал на рынок часть своих запасов. Такими мерами он поддерживал более или менее доступные цены. Время было трудное, но голода не было.

Князь лично бывал на рынках, чтобы самому знать, что происходит. В этот день, вернувшись, он занялся с Миняем подготовкой дани для отправки хану. А после этого надо было с воеводами обсудить пути движения, куда отправлять обозы с кормлением. Устав отдел, он пошёл спать.

И вдруг увидел сон: с неба спускается Анастасия с малым дитём на руках, осуждающе смотрит на него и протягивает дите со словами: «Ты хочешь его убить? Так убей, если ты такой кровожадный. А за ним и меня жизни лиши!» Встаёт на колени и подставляет голову. Мол, руби, чего стоишь? Проснулся Иван Данилович весь в поту, а в глазах — она! «Тьфу, наваждение какое!» Хотел Марфу кликать, чтобы она сон объяснила, да удержался. Долго сидел на лежаке с одеялом, наброшенным на ноги. Потом отбросил его, кликнул отрока и приказал позвать воеводу. Запыхавшийся, прибежал Фёдор Акинфович.