— Так-то оно так, — проговорил купец, — но стоит ли нам ввязываться? — купец пристально посмотрел на князя.

— Кто те сказал, что мы будем ввязываться? Покажем ему, что мы добрые соседи и не собираемся ударить ему в спину.

Глаза купца заблестели:

— Не секрет, как ты хошь его сделать?

— Женю я Семёна на его дочке.

— О, князь, ты голова!

Они ещё поговорили о разных вещах. Перед уходом купец подошёл к стене, где лежал мешок, развязал и достал оттуда меч отличной немецкой работы и арбалет.

— Князь, — обратился купчина, — дозволь мне вручить те этот меч. А наши кузнецы пусть-ка посмотрят да покумекают на эту штуковину, — и подал меч.

Князь положил его на стол. Достал меч из ножен. Тонкое, удлинённое лезвие загорелось на зимнем солнце. Меч был хорошо отточен и отливал белизной. Рукоять удобная, хорошо защищала владельца. Князь махнул им в воздухе, и меч со свистом его разрезал.

— Хорош! — одобрил он, вкладывая меч в ножны. — А это что за изделие? — положив меч, князь взял арбалет. Внимательно его оглядел. — А ты знаешь, Василий, — он повернулся к нему, — мне знакома эта штуковина. Помню, когда я княжил в Новгороде, видел там подобные вещицы, их называли самострелами. Конечно, эта лучше.

Иван Данилович попробовал натянуть тетиву. Не получилось. Купец показал. Когда тетива была натянута, князь заметил:

— Стрельнуть бы, Василий.

Купец улыбнулся и полез в мешок, извлекая из него пучок стрел. Иван Данилович заложил одну из них и направил на дверь. Спустив тетиву, стрела вонзилась в дверь, пронзив её. Они посмотрели друг на друга. Один изумлённым взглядом, другой — с самодовольной улыбкой.

— Хорош самострел, — князь вновь рассматривает его, — но... сложен. Да и железо здесь непростое, — он поцарапал ногтем, — но... покажу, — и положил его рядом с мечом. — Василий, знаешь, что я думаю... — и замолчал.

Купец смотрел на него и, опережая князя, сказал:

— Ты думаешь меня послать к литовцу.

Князь рассмеялся:

— Хитёр же ты, купчина.

Рассмеялся и купец, потом серьёзно сказал:

— Сделаю, князь. Для тебя всё сделаю.

Через несколько дней вернулся из Рязани Кочева и рассказал, что придумал местный князь Иван Иванович. Выслушав его, Иван Данилович не сдержал восхищения:

— Ишь, что придумал коротышка. Молодец. Разбойный люд заставил на себя служить. И хорошо служат?

Боярин ответил:

— Говорит, хорошо. Если чувствуют, что не хватает своих сил, вовремя предупреждают князя. Но... в общем-то не дают татарам грабить рязанцев.

— Так, так... — только и произнёс в задумчивости Иван Данилович.

Боярин же подумал: «Ну и князь! Уже думает, как бы их использовать».

— Ладно, — пробурчал себе под нос Иван Данилович, — вот что, Василий, мне рассказали, что немцы грызутся меж собой, тевтонцы на рижан, а Гедимин хочет этим воспользоваться, — на слове «этим» он сделал ударение.

— Обычное дело, князь, — боярин прищурился, отчего в уголках таз у него собрались многочисленные морщины, — как и мы. Хошь Ростов и числится Великим, а... — Кочева дальше не стал говорить, а захихикал.

— Ладно, иди! — сказал князь Кочеве.

Сообщение о том, что Новгород «заигрывает» с Литвой, не осталось князем незамеченным. Не прошло и месяца, как Иван Данилович велел воеводам Александру Ивановичу и Фёдору Акинфовичу готовить войско к походу.

Между тем с выполнением княжеского поручения вернулся из Литвы Василий Коверя. По виду, с каким он вошёл к князю, улыбающийся и довольный, Ивану Даниловичу стало ясно, что его поездка была удачной. Князь произнёс:

— Вижу, добрую весть принёс!

— Засылай сватов! — радостно объявил он.

Князь обнял Василия.

После ухода купца Иван Данилович позвал к себе жену и Семёна. Они явились. Тоном, не допускающим возражений, объявил им о своём решении. На глазах у княгини появились слёзы, как-никак первенец. Семён хотел было взбрыкнуть, но строгий взгляд отца остановил княжича. Вообще-то, эта весть не была для него неожиданной. Отец, таская его везде за собой, говорил с ним об этом и о том, почему так надо сделать. Князь старался заложить в сыне-наследнике такую же любовь к Московской земле, какую сам к ней питал.

Теперь можно показать и новгородцам, кто хозяин в Северной Руси. Для начала он запросил у них серебра закамского, — старинной печорской дани. Но те, не зная, на что они нарвутся, отказали. Тогда великий князь двинул войско и захватил Торжок, Бежецкий Верх. Но этого князю показалось мало. Новгород упирался платить эту дань.

Подкрепив войска низовскими князьями, он начал опустошать новгородские волости. Новгородцы, испугавшись, прислали к нему послов с владыкою Василием.

Но переговоры ничего не дали. Тогда новгородцы явились к Гедимину с целью упросить его послать кого-нибудь из сыновей на княжение в их город. Гедимин сразу ответа не дал. Он очень не хотел расстраивать свадьбу. Породниться с великим московским князем он считал для себя неожиданной удачей. Поэтому Гедимин тайно снарядил посла в Московию, чтобы тот предупредил Ивана Даниловича, что он отправит сына Нариманта-Глеба в Новгород, но тот только полюбуется и поклонится храму Святой Софии.

Чтобы задобрить прибывшего в город сына Гедимина, новгородцы предлагали ему земли. Но сделка не состоялась. Наримант знал волю отца. Новгородцы были в страхе и вновь послали послов низко кланяться московскому князю. На этот раз послы были с честью приняты, и по их настоятельной просьбе великий князь приехал в Новгород. Союза: Новгород, Псков и Литва не получилось.

Иван Данилович в душе торжествовал победу, представлял перекошенное от злости лицо Александра. Представлял и княгиню. Она, наверное, обязательно подумает о нём, о её тайном и верном поклоннике.

Зима в Московии в этом году была даже не суровой, а лютой, бесснежной. Морозы железом сковали землю. Иван Данилович закрыл глаза на то, как жители рубили леса. Он строго-настрого запретил хватать тех, кто рубил лес для отопления. Другое дело — на продажу. Тут нередко дело доходило и до разбора.

Ступая по этой мерзлоте, Иван Данилович невольно думал о том времени, когда весна вернёт людям надежду на спасение. Но каким будет лето? А тут ещё одно горе. Ясным морозным днём вдруг на землю стала надвигаться... ночь. Какая-то неведомая сила, точно платком, окутывала светило, оставляя всё уменьшающий серп. Бабы заголосили:

— Конец пришёл.

Все ринулись в церковь. Батюшки растерянно читали молитвы. А на улице совсем стемнело.

— К беде! — понеслось средь народа.

Князь был знаком с таким явлением, но не прислушаться к голосу народа он не мог. Пожар, теперь вот неослабевающие морозы. Не много ли? И он опять в молельной комнате. И там его осенила одна мысль.