Бывало, мы до глубокой ночи играли в покер и спорили обо всем не на жизнь, а насмерть. – Уголки губ бабушки дрогнули. Она собиралась еще что-то сказать, но сдержалась. Через пару секунд с долей небрежности бабушка добавила явно другую фразу: – Кристине пора уже подумать о замужестве.

– Вроде ей всего девятнадцать лет. И она еще учится. Разве нужно торопиться с браком? – нарочно произнесла я, желая продлить разговор на эту тему. Если бы я собралась замуж в таком возрасте, то бабушка наверняка была бы против. Она произнесла бы как минимум сто пятьдесят аргументов, объясняющих и доказывающих, почему нельзя думать о свадьбе в девятнадцать лет.

– Торопиться с браком никогда не следует. – Бабушка отодвинула в сторону смятую салфетку и потеряла к ней интерес. – К сожалению, молодежь сейчас легко относится к разводам. Сегодня люблю, завтра ненавижу. Все-то у вас просто. – Поправив кольцо с крупной черной жемчужиной, бабушка побарабанила пальцами по столу. Кажется, она размышляла о том, как бы получше мне ответить. Кружева на рукаве подрагивали, и несколько секунд я неотрывно наблюдала за ними. – В Кристине слишком много свободных устремлений. Я опасаюсь, что со временем они усилятся еще больше, и потом будет трудно создать семью. Хотя чувства разрушают и не такие преграды… – гораздо тише добавила бабушка и спросила: – А Егор с вами завтракал?

– Нет, он уже уехал.

Она удовлетворенно кивнула и, повернув голову к окну, неожиданно произнесла:

– Люблю комнаты, расположенные на этой стороне дома.

– Почему?

– Ночью из окон никогда не видно Большую Медведицу.

Бабушка задрожала, и я не сразу поняла, что произошло. Она смеялась. Почти бесшумно. Длинные узорчатые серьги раскачивались, как маятники, и в моей голове пронеслась фраза из учебника физики: «Колебания совершаются под действием силы тяжести, силы упругости и силы трения…» Но я подозревала, что вокруг и внутри бабушки все же есть еще какие-то силы, быть может, даже неизвестные науке. Задавать вопросы не имело смысла. Она думала о чем-то своем и делиться этим со мной точно не собиралась.

* * *

До ужина я не выходила из своей комнаты. Обложившись учебниками, погрузившись в интернет, я старательно занималась. Варя закидывала меня советами, ссылками, фотографиями тетрадных страниц и сообщениями со словами поддержки: «все получится», «химия вообще ерундовская», «по обществознанию нужно выбрать тему для презентации, я помогу». Варя каким-то невероятным образом делала сложное простым, и к семи часам я даже начала получать удовольствие от учебы.

Наверное, с таким низким гемоглобином не стоило уж слишком сильно себя нагружать. Я чувствовала слабость и на ужин смогла съесть лишь два кусочка картошки и половину рыбной котлеты. В столовую кроме меня больше никто не пришел, и по отсутствию машин можно было сделать вывод, что Егор еще не вернулся, Елена Валерьевна неизвестно где, а Кристину куда-то увез Кирилл. Тишина меня вполне устраивала, и я вновь вернулась к себе, чтобы заниматься, но по пути все же нажала на ручку двери комнаты Павла… Закрыто.

Прежде чем взяться за химию, я достала альбомы и пересмотрела рисунки в миллионный раз. «Как много любви было в моей жизни раньше, и как мало ее осталось…» Не удержавшись, я взяла карандаш и провела линию посередине чистого листа. Пусть вдохновение вспомнит обо мне, и рука сама продолжит рисунок, пусть из ничего появится хоть что-то… Но, нет… Мои не такие уж и выдающиеся художественные способности в душе не шелохнулись, их будто замуровали раз и навсегда. Усевшись за стол и придвинув учебник, я упорно продолжила заниматься.

«Буду ближе к одиннадцати. Если уже ляжешь спать, поговорим утром. Надеюсь, ты не забыла, куда мы завтра едем». Прочитав сообщение от Егора, я посмотрела на часы и решила не откладывать разговор на завтра. Давать свое согласие на попечительство я должна была в час дня, а значит, на последние уроки попасть не получится. Скорее всего, Егор хотел договориться о времени и еще наверняка ему нужно было заглянуть в мои глаза и убедиться, что в последнюю минуту я не передумаю.

Спина ныла, пальцы опять начали неметь, и я решила сменить обстановку. Устроившись на подоконнике в крайней левой комнате второго этажа, я взялась за литературу.

Сначала приехала Кристина. Выпорхнув из машины с многочисленными бумажными пакетами, она быстро прошла в дом, и уже через несколько минут я услышала ее пение. Голос звучал близко, а потом стал отдаляться в сторону библиотеки, где и гостила Кристина.

Около половины одиннадцатого появился Егор. Загнав машину под навес, он встал под фонарем и довольно долго с кем-то разговаривал по мобильнику. Несколько раз он нервно проводил рукой по волосам, и то поворачивался к пустующему парковочному месту Елены Валерьевны, то отворачивался от него. Интуиция подсказывала, что Егор разговаривает с матерью и, наверное, ругается…

Захлопнув учебник и оставив его на подоконнике, я направилась вниз. Хотелось спать, глаза закрывались, но я не сомневалась, что сегодня мне вновь приснится кошмарный сон…

– Привет, – бросил Егор, когда увидел меня в гостиной. Он подошел к креслу и уже собирался сесть, но резко обернулся и остановил на мне пристальный взгляд. – Почему ты опять такая бледная? Что ты сегодня ела?!

Громкий и резкий вопрос хорошо заточенной стрелой влетел в сердце и проковырял там приличную дыру. Я даже качнулась от неожиданности. Ноги ослабли, и я вцепилась в край стола.

– Картошку…

Егор смотрел на меня неотрывно, и я отвела взгляд вправо, не в силах выдержать такое напряжение. Сердце заколотилось быстро от привычного и непонятного страха, перечеркивающего далекую мысль: «Он ничего не может с тобой сделать… ничего не может… Держись…»

– Что там врач говорил про глинтвейн? – произнес Егор насмешливо и устало одновременно. – Присаживайся, я тебе его сам приготовлю.

Злость в его голосе явно пошла на спад, и я поблагодарила за это Господа.

Большая прозрачная кружка позволяла увидеть кусочки апельсина, лимона и яблока, а еще гвоздику, коричневую специю-звездочку, светлую стружку неизвестно чего и клюкву. Ароматы вина, имбиря, меда и корицы мгновенно защекотали нос.

– Это… настоящий глинтвейн? – уточнила я, стараясь словами отгородиться от неприятного взгляда.

– Не совсем настоящий, но для реанимации сойдет. Пей. – Егор сел напротив и продолжил сверлить мой мозг. Вместе с кружкой он принес еще бокал виски для себя и, сделав глоток, добавил: – Завтра я заеду за тобой в двенадцать. Будь готова.

– Хорошо.

И я поднесла горячую кружку к губам. Поначалу вино не чувствовалось совсем, но потом неожиданно запекло в груди, и щеки, без сомнения, порозовели. Алкоголь стал присутствовать настойчивее, будто его щедро