дело и выйдете. Барачник встретит вас перед этим в ресторане, в двух кварталах южнее и в трех кварталах восточнее гостиницы, он поймет, что это вы, по этой сложенной газете в ваших руках. — Алистер передал ее через стол. — Он подойдет к вам и задаст вопрос про оперу, заметив статью о ней в газете. Ответите, что вы не следите за этими новостями. Он проводит вас в гостиницу и проинструктирует — очень быстро. Вы не появитесь на людях до нужного момента. Все ясно?

— Он понял, — сказал Дом.

— Хотя я разделяю вашу уверенность, предпочитаю услышать, что он согласен, лично от него.

— Я справлюсь, — сказал Джош. — Спасибо, что все устроили. — Во рту у него пересохло.

— Мой дорогой друг, это меньшее, что я могу сделать. Вы всегда можете рассчитывать на услуги Ее Величества. Все для колоний и так далее.

***

Гейб заметил Морозову в толпе на входе в «Интернациональ»: у нее был даже бейдж с именем, Таня говорила с женщиной в униформе, должно быть работницей гостиницы. Здесь под прикрытием, видимо. Он ждал, опьяненный адреналином и виски, пока беседа Морозовой не переросла в ссору с размахиванием рук. Кто из них первой вонзит собеседнице нож? Оказалось, никто. Они пожали друг другу руки, и работница удалилась, словно в траншеи проигранной войны. Морозова осталась любоваться изобилием парниковых роз в уродливой вазе у окна. За окном падал снег.

— У нас есть сказка об этом, — сказал он по-английски, когда подошел к ней. — Розы и снег. Порой добавляется кровь, ворон или что-то еще.

Она не подала виду, что заметила его приближение, но и не удивилась, когда он заговорил.

— У нас тоже. Возможно, ваша произошла от нашей.

— Вам разрешают рассказывать сказки?

— Ты когда-нибудь пытался запретить кому-то рассказывать сказки?

Гейб пожал плечами и уступил.

— Ты сегодня здесь в своей роли?

— У атташе по культуре есть свои обязанности, в том числе — наблюдать за организацией конференции и следить, чтобы делегатам было комфортно.

Чушь.

— О чем вы спорили? О комфорте делегатов?

— О комфорте, — ответила она. — И безопасности.

— Об этом я и хотел поговорить. — Он барабанил пальцами по столу и заставил себя прекратить. Снаружи ветер сталкивал снежинки. Крыши отбрасывали на упавший снег резкие тени. Никакого движения, кроме движения снега. — Делегаты прибывают сегодня.

— Да.

— И голем все еще бродит.

Мимо проехала машина. Фары осветили Танину кожу цвета слоновой кости.

— К чему это ты, Причард?

Она выглядела такой честной и заинтересованной и такой одинокой, что он чуть ей все не рассказал: про голема, про риск, про то, как ему самому одиноко, как он не может признаться во всем ни Джошу, ни Дому, ни Фрэнку, ни даже Джордан, каково это, когда тебя вытягивают из собственного черепа и засасывают в зубастую глотку. Но Таня Морозова была служительницей Льда, которому он едва доверял, да к тому же еще и сотрудницей КГБ, была его… Как это сказать? «Повседневным»? «Светским»? (Слово, которое используют монашки.) Неважно — она была его врагом.

Он не мог ей довериться или сказать правду. Но мог попросить о помощи.

— Голем пока не доставлял хлопот, потому что охотился на местных. Но вдруг он нападет на делегата?

— Не осмелится. Слишком серьезная охрана. — Слишком быстрый ответ: она хотела бы, чтобы это было правдой, но не уверена.

— Может, голем не боится оружия. Если ему взбредет на ум, что он хочет убить делегата, это станет серьезной проблемой для обеих сторон. Для всех, — поправил себя он.

Гейб говорил правду, потому что в подобных делах всегда нужно так делать — насколько это возможно. Правда снижала шансы быть пойманным на лжи почти до нуля. Не говори всю правду, нет, но ровно столько, чтобы твой объект строил свои догадки. Морозова хотела, чтобы голем исчез, так же сильно, как и Гейб, и чем больше она сосредотачивалась на этом, тем меньше уделяла внимания «Интернационалю» и Соколову.

— У тебя есть план?

Он взглянул на отражение в окне. В вестибюле гостиницы позади него два портье за стойкой регистрировали гостей. Коридорный сопровождал гостью в кресле-коляске в ее номер, за ним следовал другой, сражаясь с сумками. Толстяк уснул под газетой. Или притворялся, но если так, то очень умело — лучше, чем все, кого Гейб когда-либо видел.

Он достал из внутреннего кармана кусочек кожаного свитка.

— Если это существо заявится, нужно как-то засунуть это ему в голову. Не уверен, что сработает, но это все, что у меня есть. Я бы и сам это сделал, но голем большой и шустрый. Чем больше рук, тем легче.

Она коснулась обрезка.

— Где ты это достал?

— У Джордан.

— Римз не стала бы давать тебе такое просто так. Она заломила бы за это такую цену, которая тебе не по карману.

— Она мой друг, — ответил он. — Хотела помочь.

— Ты что-то недоговариваешь. — Гейб никогда не назвал бы Таню открытой, но она закрылась перед ним в это мгновение.

Он чуть не сказал: «Мы все что-то недоговариваем» — но вместо этого ответил:

— Нет.

— Римз ни за что не дала бы тебе это без причины. Она не нашего круга, ей плевать на эту конференцию. Она считает, что тебе грозит опасность. Не знаю почему — но я устала, что меня держат в неведении.

Она ушла, а он остался один у окна и смотрел, как падает снег.

***

Джош закончил с приготовлениями заранее, подшил и каталогизировал папки под рядами тикающих часов, которые показывали время в разных городах мира. В Токио все бы уже закончилось — так или иначе.

Тень упала на его стол, он почуял запах сигары. Закрыл папку.

— Альварес.

— Джош, понимаю, ты весь издергался из-за этого, но, поверь, все будет хорошо. Это как в первый раз кого-то застрелить. Представляется гораздо хуже, чем оказывается на деле.

Джош запер стопку папок в ящике стола, натянул свое пальто, подхватил дипломат.

— Тебе в мою сторону?

— Никому не нужно в твою сторону, Джош, — сказал Дом, — но я тебя провожу.

Три лестничных пролета они прошли молча. Джош почти не чувствовал ковра под ногами. Парня могло бы сдуть порывом ветра. Шаги Дома отдавались эхом: ковер приглушал их