Штурманы наносят на карту время и место торпедной атаки греческих товарищей. Патрилос смотрит на секундомер. Командир отвернулся от исцарапанного бронестекла и склонился над прокладкой.

В голове каперанга Лаврова стучит короткая мысль: «прошло три минуты». Тогда оставалось десять процентов боезапаса, или двенадцать снарядов на ствол.

С тех пор крейсер дал девять залпов.

Осталось – всего на три.

Минута боя.

Последняя минута боя…

Доклад из информационного поста:

– Радиоуловитель введен в действие.

Молодцы, а что толку?

Доклад летчика:

– На «Кавуре» взрыв на лобовой броне передней возвышенной башни.

Пробегают секунды.

– Носовая возвышенная башня «Кавура» пропустила залп.

Раньше бы!

Формально, «Фрунзе» только что обошел противника в числе выстрелов в минуту, теперь он делает восемнадцать против шестнадцати – и сравнялся в весе залпа. Было бы еще чем продолжать огонь…

Увы, авианалет ничего не переменил в поведении противника. Разве скорость хода упала: на «Чезаре» не осталось ничего, что хоть отдаленно напоминало бы трубы или наружные вентиляторы.

Вражины прут навстречу. Они-то в начале боя не садили по противнику облегченными, всласть, безответно! Так что снаряды у них, по расчету, должны быть. Достаточно, чтобы добить неспособный отстреливаться корабль.

Доклад со «сверчка»:

– Попадания торпед в крейсер «Тренто».

Лавров вскидывается:

– Что значит – попадания?! Сколько?

– Не могу отличить. Много…

Значит, крейсера уже нет. За «Фрунзе» это не цена, но ведь есть еще и пришедшее по радио «спасибо».

Жаль, что слава от окончательной победы достанется не ему, Лаврову, а англичанам, но нельзя получить все.

Минута вышла. Ушел в сторону противника последний залп.

Помполит шагает вперед, могучая лапища взлетает к козырьку крохотной фуражки. Звучат слова, ради которых Ивана Павловича на крейсер и назначили:

– В связи с исчерпанием возможностей к нанесению противнику ущерба, прошу принять меры к спасению личного состава.

Лавров кивнул.

Карьере, конечно, конец. Бой был хорош, но раз закончится самотопством, значит, все. Главную задачу он выполнил, потому ареста можно не опасаться, но отставка воспоследует наверняка. Что ж, он давно подумывал о домике на берегу Черного моря…

Рука командира потянула рукоять машинного телеграфа на себя. С «самого полного» на просто «полный».

Нужно отдать приказ поднимать людей наверх, спасаться – ну и днище взорвать, чтобы корабль затонул побыстрей. «Фрунзе» гибнет не потому, что его победил неприятель, а потому, что полностью исчерпал боевые возможности – но сражение выиграл! Неприятелю разрушать Салоники нечем, все фугасы расстреляны по советскому линкору, а стрелять бронебойными по городу…

Бессмыслица.

Лавров поднял к губам микрофон.

Седой капитан третьего ранга развернул очередной плод радиоперехвата.

– Есть, – сказал.

Поднял трубку связи с боевой рубкой.

– Товарищ командир, по сведениям радиоперехвата противник должен отвернуть в течение одной-двух минут.

В ответ – матерная тирада. Потом – более спокойное:

– Кап-три, мы каждую минуту ждали, что они отвернут. Не дождались!

– Алексей Фомич! Если противник не отвернет, я через две минуты, как советский командир и сын русского офицера, застрелюсь. За то, что подверг жизни товарищей лишней опасности… Но они уйдут.

Наверху молчат.

Трудно будет убивать свой корабль дважды, но отказаться от шанса Лавров не может.

– Черт с тобой, Иван Иванович. Две минуты… нет, даже три.

Ренгартен положил трубку.

Выложил на стол перед собой хронометр, щелкнул кнопкой секундомера.

Ему тоже осталось только ждать.

Орудия линейного крейсера шевельнулись – уточнили наводку, прицел. Залп! Правда, всплески вышли неубедительные, к белым фонтанам не примешиваются огонь и дым разрыва.

Пилот сверчка хмыкнул. Моряки перешли на какие-то сверхоблегченные снаряды? Им видней. Его дело доложить о накрытии. Нет, о попадании. На «Кавуре» новый пожар…

Услышав доклад корректировщика, Лавров кривовато усмехнулся.

– Раз в год и болванка может что-нибудь поджечь…

«Фрунзе» снова ведет огонь, если на итальянцах радовались, прикидывали повреждения противника – то радовались рано. Вот характерный пример влияния единственно верного учения Ленина-Сталина на материальную часть: стрелять нечем, а корабль бьет по противнику.

Бьет учебно-практическими снарядами, они же «ядро стальное образца тысяча девятьсот девятого года».

Их в погребах по десять на ствол. Ровно на три минуты боя.

Пилот «сверчка» следит за сражением. Ему-то кажется, что все только началось. И, пока штурман докладывает об очередном накрытии, успевает заметить, как на мачту «Конте ди Кавура» взлетает пестрый флажный сигнал. Как один из итальянских эсминцев становится борт о борт со стреноженным однотипником, принимает команду. Как близкие накрытия, что окружили потерявшую ход «Ольгу», сменяются промахами: итальянские крейсера заложили циркуляцию и сами себе сбили прицел.

И, наконец, как «Конте ди Кавур» и «Джулио Чезаре» недружно, медлительно, неторопливо подставляют советскому крейсеру уязвимые борта.

– Сейчас… – шепчет пилот. – Ну же! Ну!