Раскаты смерти.

Город не видел смерть, она пряталась за безоблачным небом, за осенним теплом, за свежестью садов и жужжанием пчел – и за невероятной сухопутному глазу выпуклостью моря. Салоники не видели ее лица – теперь они смотрят на тех, кто загородил смерти путь.

Так получилось страшней.

Черно-серый крейсер входит на рейд медленно и величаво, точно гвардеец вышагивает на королевских похоронах. Все, что на нем осталось белого, – кормовой флаг да вымпел на грот-стеньге, да и те теперь, скорей, светло-серые. Ветра нет, корабль едва ползет, флаги обвисли, словно стесняются прорех в бортах. Броневые экраны и переборки, что выдержали удары снарядов и осколков не видно, они внутри. Зато струи воды от помп сверкают на солнце. Насосы натужно выбрасывают воду, выворачивают миф о Данаидах наизнанку: там тщились налить бездонную бочку, здесь стараются удержать на плаву корабль с бортами из одних пробоин.

В трубе зияет дырища, в ней что-то белеет. Сверкает скромная вспышка – не выстрел ли? А если да – из чего?

Над палубе взлетает облачко магниевого дымка. Один из политруков опускает фотоаппарат. Его профессия – не только разговорный жанр. Гораздо доходчивей показать, чем рассказывать, и мичман старательно ловит в объектив все, что можно: на этот раз дымовую трубу. Кожух навылет прошит бронебойным снарядом, но внутри не гарь и жар, а веселые парни в форменках. Черная форма, светлые пятна лиц и повязок, белозубые улыбки… Они победили. Они – живы!

Таким газеты мира запечатлеют экипаж «Фрунзе».

Страшный шрам на крыше орудийной башни в газеты не попадет. Вязкую броню распахало, между экипажем и рвавшейся в башню смертью осталась так, фольга… но осколки внутрь не пошли. Их не было, осколков, и тридцать человек расчета теперь обязаны жизнью американскому инженеру, который убедил заменить цементированные плиты на пластичную сталь.

«Фрунзе» – первый, за ним идет свита. Битый подбитого везет: тот эсминец, который тащит товарища, узнать нелегко: ни пушек на носу, ни надстройки, ни мачты, лихой наклон которой еще утром придавал силуэту «Аэтоса» стремительность. Корабль на буксире узнать легко: флагман отряда, «Базилисса Ольга». На первый взгляд у нее все на месте, пропал только адмиральский вымпел, ну и хода почему-то нет…

Все это совершенно не важно на фоне того факта, что вышло шесть кораблей, а вернулось два. Салоники замирают, по городу успевают пронестись слухи: «Все четыре потоплены, адмирал убит», «Все четыре преследуют итальянцев, ночью нападут на них», «Избиты, отстали», «Выбросились на берег», «Ушли в Пирей, помогать».

На фотографиях останется плотная толпа на берегу, белые спины санитарных карет. Больницы Салоник примут раненых: советских моряков с крейсера, соотечественников с эсминцев. Из шести храбрых корабликов в порту остаются два: те, которым чиниться. Остальные, если не врут, ушли в Пирей. Там нужны крепкие руки, да и торпедные аппараты могут оказаться не лишними.

Вот «Фрунзе» получает главную помощь, без нее никуда: полную заправку! «Самый полный» выжирает из цистерн топливо так, что только держись. Заправку фотографировать нельзя, хотя что секретного может быть в самоходной нефтеналивной барже? Посудина гордо несет на борту имя «Елена». Она толстая, с угольно-черным бортом, у нее кашляет дизель, и выхлопные трубы по бокам – так, что при полной загрузке в рубке не продохнуть от дыма. Никакой корабельной красоты, а от той, мифологической Елены, из-за которой у греков случилась война с троянцами, у баржи разве шалавистость.

– Эй, где «Елена»?

– Дает «Леону», – мхатовская пауза, – мазут.

Краснофлотский юмор. То-то в советском флоте такие же

баржи обходятся вместо имен номерами.

Топливо есть – значит, генераторы не остановятся. Значит, помпы продолжат откачивать воду, и «Фрунзе» не сядет брюхом на дно. Только через трое суток придется подогнать еще одну такую баржу. А еще через трое – еще одну…

– Эй, где «Елена»?

Генераторы – тоже прожорливы. Стащи их на берег – на Салоники не хватит, но городишко поменьше обеспечат электричеством. Сейчас они работают на полную, вокруг суетится механический народ: кто у циферблатов и рубильников, кто у валов и шестерен. Их тоже нельзя фотографировать, пока с постов не сменятся.

Внутри, по центральному коридору, катят тележки: бронебойные и фугасные снаряды из погреба заклиненной кормовой башни переезжают в погреба башен носовых. И это тоже щелкнуть нельзя.

Можно – столовую, там с прибаутками приделывают на место аппарат для раздачи «кока-колы». Можно – грузовую стрелу, на которой сверкает полированными боками рояль.

Можно – толпы людей на улицах, людей, что плачут, и пляшут, и хлопают русских героев по плечу, и готовы потчевать хмельным любого сорта: от самогона из виноградных отжимков до драгоценнейших вин. Можно – женщин, которые не чепчики бросают, сами вешаются на грудь защитникам и победителям. Иван Патрилос произнес все нужные слова о социалистической нравственности и опасности венерических заболеваний… Что осталось в матросских головах посреди ликующего города?

«Умру, но флот не опозорю».

Народ Салоник выказывает восторг, жаркую мгновенную влюбленность. Станет ли это дружбой? Время покажет. Люди дела выказывают приязнь иначе. Она обратилась в топливо, в дополнительные рукава насосов, в металл и звезды сварочных аппаратов. В Салониках нет дока, что вместил бы «Фрунзе» – в два самых больших как раз уместились подбитые эсминцы. Но русские моряки помнят, как их деды чинили в Порт-Артуре подбитые корабли. Как враги их отцов чинили в Стамбуле зловредный, неуловимый, прославленный навеки «Гебен».

Кессонами! Эти железные ящики нужно точно подогнать к корпусу… Ошибешься – останется зазор, не удастся откачать воду. Советские товарищи готовы предоставить чертежи, а инженеры с верфей все эвакуированы!

Вот ее превосходительство министр и запустила в волосы обе пятерни. Прическе конец, но ей не до того. Клио то ли воет, то ли приговаривает:

– Глупая я, глупая…

Опять будет краснеть, но ей, как ни странно, простится. Ее хвалят и благодарят: в Афинах нужна каждая пара рук, а руки квалифицированные – дороже золота. Того самого золота, которое – снаряды, патроны, авиационный бензин. Премьер-министр жив, что с ним, везучим, станется? Дозвонился, сдержанно похвалил. И никого не вернул: ему нужней!

Для ремонта советского крейсера нужны сварщики. Нужны техники и инженеры. Нужны… Хорошо, русские военные моряки сами работы не гнушаются, не ждут, как англичане, когда верфь все сделает за них. От бедности? А кто сказал, что Греция – богатая страна? О, может быть, когда-нибудь… Для Клио, как и для большинства греков, это теперь выражается словами «после войны». Режим действительно стабилизирован, на злых итальянцев можно сваливать что угодно, десятилетиями – при условии, что удастся выстоять сейчас.

В том вся и штука – чтобы выдержать бой, как выдержали сегодня русские. Раскорячились поперек залива Термаикос, на все шестьдесят миль одним кораблем – и Салоники пьяны победой, точно это заслуга всего города, до последнего подметалы!