Жилье ей нашли в переулке около Кларендон-роуд – убогая комнатенка в сдвоенном доме, но ничего лучше она не могла позволить себе, к тому же это было недалеко от университета, если, конечно, она когда-нибудь все-таки поступит туда. Такие, как она, не заслуживают ничего лучше. Нарушил правила – расплачивайся, сам виноват.

Она собралась с духом и на автобусе съездила в Грин-энд забрать те вещи, которые там оставила, но там уже не было никого, кто бы знал ее, а все ее вещи оказались отправлены на адрес Дианы. Тогда она поняла, что все-таки должна перестать прятаться от действительности, что ей надо еще раз съездить к Диане. Она посмотрела в потрескавшееся зеркало на свое отражение. После того как она подхватила вшей, волосы пришлось остричь, и теперь на голове кудрявилась поросль, кожа бледная и в каких-то цыпках, под глазами темные круги. Одета она была в мешковатые штаны и мужскую черную футболку. На улице никому не приходило в голову обратить на нее внимание. Когда-то великолепная грудь сжалась и словно растаяла. Она теперь вполне могла сойти за мальчика.

Собрав все свое мужество, она постучала в дверь. Диана отшатнулась, увидев ее.

– Святые небеса… Конни! Где ты пропадала?! Мы повсюду тебя разыскиваем! Я решила, что ты уехала домой. Все в чудовищном беспокойстве…. Проходи же… Господи, как ты выглядишь!

Когда Конни жадно проглотила первую нормальную еду за несколько недель, Диана тихонько положила на стол перед ней письмо.

– Его переправили мне сюда… Это из Гримблтона.

– Все знают теперь? – спросила Конни, не поднимая глаз.

– Только те, кто знал и прежде… И те, кому ты сама рассказала. Письмо от того, о ком я думаю?

Конни кивнула и вышла с конвертом в другую комнату, чтобы прочесть в одиночестве.

Дорогая Конни!

Спасибо, что сообщила о себе. Хорошо, что ты в безопасности. Я пересмотрела свою позицию в свете твоих обстоятельств. Считаю, что мой христианский долг предложить тебе и малютке нормальный дом. Я сделала это для твоей матери и сделаю это для тебя. Твой отец не позволил бы мне поступить иначе. Я не могу жить спокойно, думая, что одна из нас будет жить вне семьи. Уинстэнли от своих не отказываются. Возвращайся домой.

Бабуля Эсма.

Вкладываю деньги на поезд.

Примороженная к месту такими словами, Конни застыла. Только месяц назад, видя перед собой бездомное будущее, она наконец пошла в органы опеки и подписала отказные формы. Она тянула до последнего, надеясь все-таки получить такой вот ответ от бабули. А теперь поздно. Она и ее дочь уже слишком далеки друг от друга, теперь нет никакой надежды на встречу. Поздно, бабуля… Слишком поздно…

Той ночью она предприняла первую попытку покончить со всем этим.

* * *

Очнулась она в больнице, на нее глядела Диана.

– Ох, Конни… Что же ты такое удумала? Это ведь не выход… Взять таблетки моих пациентов и их проглотить. Мне стыдно за тебя. Ну как же так… Зачем с нами-то так поступать?

Конни отвернулась к стене. Что она могла ответить Диане? Она хотела заснуть и больше не просыпаться. Слишком невыносимой была эта боль.

– Я позвонила твоей тете, они за тобой приедут. Я теперь не могу нести за тебя ответственность… Какую же глупость ты чуть не совершила! Будут у тебя и другие дети, и более счастливые времена. А сегодняшние печали надо просто оставить позади. Нет нужды топтаться здесь дальше. Лучше возвращайся домой и постарайся быть полезной своей семье.

Конни не хотела все это слышать. Она хотела спать, спать и спать… Горло саднило после промывания желудка. Медсестры смотрели на нее без всякого сожаления. Да что они знают о том, что она чувствует? Диана была резка с ней, у нее были на то причины, но Конни слишком устала, чтобы выслушивать нравоучения. А теперь еще и все Уинстэнли накинутся на нее. Где же все они были, когда были ей так нужны?

Тетя Ли и дядя Питер привезли ее домой и оставили в доме бабули. Эсма суетилась вокруг нее так, словно она была теперь инвалидом. И никто не спрашивал ее о ребенке или удочерении. Ребенок, который не перешагнул порога своего дома, стал предметом, которого все старались избегать в разговоре. Все делали вид, будто ничего не случилось, что Конни просто должна продолжать свою обычную жизнь… И Конни вросла в диван и стала вести жизнь старухи.

У нее не было аппетита, она не умывалась и почти не выходила из дому. А кого ей навещать? Меньше всего ей хотелось видеть Джой и ее ребенка. У бабули на комоде стояло несколько фотокарточек Ким, там же лежала открытка от Розы – та сообщала, что поет и танцует на корабле, плывущем в Австралию…

Во время редких вылазок в город она замечала учениц в школьной форме, красных жакетиках – такие уверенные в себе, такие веселые!.. Конни и завидовала им, и презирала их. Ей хотелось окликнуть каждую, постучать по плечу и сказать: «Да плюньте вы на все эти задачки и учебники. Идите лучше гулять, наслаждайтесь жизнью. Плюньте вы на университет, он только отодвигает переход от одной жизни к другой…»

– Послушай, не пора ли тебе помыть голову? У тебя уже просто воронье гнездо какое-то, – ворчала бабуля, протягивая ей полотенце.

Вот этого Конни совсем не хотелось – чтобы кто-нибудь указывал ей на ее внешний вид. Нечего ее жалеть!

– И оденься как-то пожизнерадостней. У тебя вид, словно ты собираешься на похороны.

– Я ношу то, что хочу, – огрызнулась Конни, сознавая, что Эсма права. Она носила теперь только серое и черное, потому что чувствовала себя мертвой, бесцветной, выжженной, бестелесной, словно ходячее привидение, и порой ее снова посещали мысли о том, чтобы покончить со всем этим. «Только на этот раз сделай все правильно. Уйди туда, где тебя никто не найдет. Купи банку обезболивающих препаратов и бутылку джина, и ты навсегда избавишься от боли в сердце…» Ее словно накрыло густое серое облако, и, что бы она ни делала, оно всегда было с ней.

Она бродила по окрестностям Саттер-Фолда. Вокруг, словно конфетти, сыпались осенние листья. Ее душили рыдания. Где теперь маленькая Анна? «Ну почему, почему я оказалась такой слабой и позволила им отнять ее у меня?..»

Бабуля изощрялась в кулинарных рецептах, изыскивая все новые, каких только угощений не ставила она перед Конни: пирожки, и тушеное мясо, и рыбу, супы, пудинги, стараясь загладить свою вину за все, через что ей пришлось пройти, но у Конни кусок в горло не шел. Бабуля что-то там щебетала о Фредди, словно тот все еще был маленьким мальчиком. «Да я и не знала его, а он не узнал бы меня, если б увидел… А я покинула свою дочь так же, как он покинул нас с мамой…»

Возможно, если бы она сходила к врачу, ей помогли бы, но вся ее решимость тут же разбивалась о невидимую преграду, стоило ей вспомнить лицо Пола Джервиса, наблюдающего, как она рожает. Лили упомянула как-то, что он сейчас в Гримблтоне, вернулся, работает в Королевской больнице и заканчивает обучение. Ну а вдруг она столкнется с ним в коридоре? «Нет, не могу я видеть никого из знакомых. Помощь надо искать где-нибудь в другом месте!»