не отделалась. Толпа, возглавляемая мэром, тем же самым человеком, который пал на колени перед генералом Бонапартом, когда последний проезжал через деревню, возвращаясь на север из Египта, окружила комиссаров с криками: «Долой корсиканца!» Мэр, с готовностью признаваясь, что в 1799 году он совершил ошибку, заявлял, что хочет повесить негодяя собственными руками. Затем кто-то обнажил саблю и приказал кучеру императора кричать: «Да здравствует король!» Храбрый слуга отказался; его спас приказ комиссаров ехать дальше. Кортеж миновал деревню, но его пассажиры были сильно потрясены этим инцидентом. Раз тут такое происходит, решили они, то им очень повезет, если они довезут своего пленника до побережья живым.

Проехав немного вперед, Наполеон и Амандрю спешились у гостиницы «Ля Калад» — жалкого придорожного постоялого двора. Когда Наполеон вошел на кухню, хозяйка спросила его: «Тиран скоро здесь проедет?» В свете событий следующего года ее вполне можно назвать прорицательницей, так как она сказала: «Глупо думать, что мы от него избавились. Директория отправила его в Египет, но он вернулся. Я всегда говорила и буду говорить, что мы никогда от него не отделаемся, пока он не окажется на дне нашего колодца во дворе, засыпанный камнями!» Иногда утверждают, что Наполеон Бонапарт не имел чувства юмора, но данный случай доказывает обратное. Он от всей души согласился с хозяйкой и получил известное удовлетворение от ее смущения (и суетливой услужливости), когда прибыли комиссары и она узнала, кто ее гость на самом деле.

Когда экипажи были поставлены во двор и ворота заперты, все общество уселось обедать. Один из очевидцев говорит, что Наполеон, опасаясь яда, не притрагивался к еде. Скорее всего, у него просто не было аппетита.

Пришло известие, что в Эксе, следующем городе по пути, собирается враждебно настроенная толпа. Комиссары, решив не рисковать, отправили мэру написанное в энергичных выражениях послание, требующее запереть городские ворота и предупреждающее, что любая демонстрация будет разогнана силой оружия. Предупреждение возымело эффект — мэр ответил, что подчинится приказам и отвечает за поведение горожан.

Тем временем, однако, толпа собралась и у «Ля Калад». Любопытные сжимали пятифранковые монеты, чтобы сравнить отчеканенный профиль с обликом коренастого человека в синем плаще и круглой шляпе. Аналогичное сопоставление привело к опознанию бежавшего Людовика XVI и его аресту в Варение в 1791 году — ирония, возможно, не ускользнувшая от беглеца, ковыряющего вилкой в тарелке. По крайней мере, он познал истинную цену народного признания. Он задремал на плече у своего лакея, но был разбужен шумом за запертыми воротами. «Если бы мне сейчас предложили корону Европы, — тихо сказал он, — я бы от нее отказался… Я был прав в своей низкой оценке человечества». Затем, измученный долгим путем и дорожными приключениями, он уснул.

Но комиссары не спали. Они были заняты разработкой плана, как доставить их подконвойного к месту назначения живым. Было предложено одеть Наполеона в мундир австрийского офицера. Император согласился на этот маскарад и облачился в запасной мундир генерала Келера. Таким образом они сумели вырваться из «Ля Калад», но кавалькаду узнали, когда она проезжала под стенами Экса, и снова раздались крики: «Долой Никола! Долой тирана!» Наполеон, услышав их, уничтожающе отозвался о непостоянстве провансальцев. «Во время революции тут происходила ужасная резня, — вспомнил он. — Восемнадцать лет назад я прибыл сюда с тысячным отрядом, чтобы спасти двух роялистов, которых собирались повесить. Их „преступление“ состояло в том, что они носили белые кокарды, и я не без труда спас их. А теперь, как видите, здесь готовы проделать то же самое с людьми, которые не носят этих кокард!» За Эксом процессию поджидал жандармский эскорт, благодаря которому путники спокойно добрались до замка Люк.

Именно здесь, в доме префекта, произошла единственная приятная для Наполеона встреча на всем пути. Здесь его ждала сестра Полина, самая красивая и дружелюбная из всех сестер Бонапарт. Она расстроилась, увидев брата в австрийском мундире, и Наполеон сменил его, чтобы сделать ей приятное. Полина сказала ему, что отправится вслед за ним на Эльбу, и впоследствии сдержала обещание. Это произошло 26 апреля, на седьмой день его пути в ссылку.

III

Бернадот, шведский кронпринц, мечтавший о том, чтобы взойти на опустевший трон, не долго оставался в Париже. Он вскоре решил, что было бы неразумно проверять чувства парижан к нему, поведшему шведов в бой против своего благодетеля. Он полагал, что его совершенно неправильно поняли. Направленные против него лично демонстрации, происходившие за время его недолгого пребывания, удивляли его, так как он не видел ничего дурного в том, что на пути от Саксонии до нижнего Рейна помогал рубить своих бывших товарищей. Бурьен, сам предатель, был слегка удивлен такой наивностью, особенно когда Бернадот признался, что его ставит в тупик мнимая готовность французов взять в правители принца-Бурбона. «Я был удивлен, — говорит Бурьен в один из редких моментов откровенности, — что Бернадот с его-то умом может воображать, что воля подданных оказывает какое-то влияние на смену власти. Не слишком довольный своим пребыванием в Париже, — продолжает Бурьен, — он через несколько дней отбыл в Швецию».

В тот момент в Париже собралось столько коронованных и лишившихся короны особ, сколько никогда не бывало ни в одном городе. Император Наполеон покидал Фонтенбло, императрица Мария Луиза с королем Римским готовилась уезжать в Вену. Разведенная императрица Жозефина развлекала правящего царя России, императора Австрии и короля Пруссии, а ей помогала дочь Гортензия — бывшая королева Голландии. В столице находился и граф д’Артуа как полномочный представитель восстановленного на престоле короля Франции, ожидающего официального приглашения в Стэнморе в английском графстве Миддлсекс. Средний француз не знал, кому присягать на верность, и это невежество вполне простительно.

Призыв Людовику пришел 20 апреля, в тот самый день, когда его соперник покинул Фонтенбло. Под одобрительными взглядами толпы кокни затянутый в тугой корсет принц-регент в сопровождении пышного военного эскорта отправился за своим царственным братом. Повсюду были развешаны белые цвета Бурбонов, стены Девоншир-Хаус украшали флаги и гербы Франции и Англии, а лондонцы насвистывали популярную песенку сезона — «Белую кокарду». Два толстых монарха встретились и обнялись у «Аберкорн-Армз» в Стэнморе, куда изгнанника привезли радостные англичане, которые сами впряглись в его экипаж. Жалко, что едкий герцог Веллингтон не присутствовал при этом акте примирения двух стран. В противном случае историю, возможно, украсила бы очередная из его сардонических острот. Когда веселых франкофилов заменили лошадьми, процессия направилась к отелю Гриллона на Албемарл-стрит, на Пикадилли, где оркестр герцога Кентского играл «Боже, спаси короля» в честь хозяина и гостя. Царственных особ вышли встречать лорд-мэр и