– Не знаю, Тимми. Я очень хочу тебя видеть. Каждый день хочу попросить тебя приехать. Но я просто не могу сейчас вырваться. Даже если бы ты приехала в Париж, я не смог бы проводить время с тобой так, как мне хочется, потому что с женой случилось несчастье, а дети совсем растерялись, безумно боятся за мать, и я должен их поддерживать. Я слишком уважаю тебя и не хочу разочаровать и огорчить.

Тимми была уверена, что он сказал это из самых добрых побуждений, и все равно почувствовала, что ее отталкивают. У нее чуть было не вырвалось, что она все равно готова приехать и увидеться с ним хоть на несколько минут, но ему это явно было не нужно, и он попросил Тимми подождать еще две-три недели, тогда станет понятно, как действует на жену химиотерапия. Еще одна отсрочка, хоть повод и вполне уважительный. Какие аргументы Тимми могла выдвинуть против рака, панического ужаса его детей и даже его собственной тревоги и горя, которое на них обрушилось? Никаких аргументов у нее не было. А что же она, Тимми? – спрашивал тихий голос откуда-то из глубины. Для нее сейчас нет места в той его жизни, она должна посмотреть правде в глаза, он может только разговаривать с ней по телефону. А ей нужно больше. Намного больше.

– А ты не смог бы вырваться на день-другой до того, как врачи приступят к химиотерапии?

Она даже надеялась, что на этот раз он позволит ей прилететь, потому что День памяти приходился на понедельник и она была свободна. Да Тимми и в любом случае прилетела бы, ей врач сказал, что можно. А сама она чувствовала, что радость встречи перевесит дискомфорт долгого полета и усталость. Она прошла бы по раскаленным угольям, чтобы его увидеть, а его бы такая мысль наверняка удивила. Этими раскаленными угольями сейчас был усыпан пол в его собственном доме. Когда Тимми удавалось успокоиться, она искренне его жалела. Но еще больше она жалела себя.

– Не знаю, что тебе сказать, любимая. Думаю, нам все-таки стоит подождать.

Подождать? Чего?! Что его жена после химиотерапии превратится в живой труп и у нее выпадут волосы? А дети впадут в еще большее отчаяние? Тогда он и вовсе не сможет ни на миг вырваться. Тимми видела, чтó ее ждет впереди, картина была безрадостная. Для них будущее тоже не сулило ничего хорошего. Жене предстоит тяжелейший в ее жизни период, Тимми знает это не понаслышке, с ее подругами такое происходило. И Жан-Шарлю тоже не позавидуешь, у него помимо этого еще и пациенты, которых он должен лечить.

– Прости, что я так поступаю с тобой и прошу проявить терпение. Но я знаю, что к концу лета, когда химия окажет свое воздействие, жене станет гораздо лучше. Облучение тоже трудно переносится, но все же легче, чем химиотерапия.

Вся жизнь сейчас сосредоточилась вокруг лечения жены Жан-Шарля, потому что он сам был на этом сосредоточен. И как ни сочувствовала ему Тимми, но и ей тоже было от него что-то нужно, а он ей во всем отказывал, она лишь знала, что далеко, в Париже, живет женатый мужчина, который ее любит, – или говорит, что любит. Их роман уже начинал казаться чем-то далеким и нереальным, во всяком случае ей, Тимми, и, вероятно, ему тоже. Единственной реальностью был ребенок, о котором Жан-Шарль не знал и о котором Тимми не хотела рассказывать ему, пока они не встретятся. Узнав, что она беременна, он еще больше растеряется и впадет в еще большее отчаяние, а ему сейчас и без того несладко. Тимми не хотела подливать масла в огонь, щадя и его, и себя. Она дала себе обещание и была твердо намерена его выполнить. Она не будет хитрить, просить, принуждать, шантажировать, бить на жалость. Расскажет ему об их ребенке только тогда, когда он сможет почувствовать, что это подарок судьбы, а не угроза. А пока пусть живет и не знает, что в ее лоне растет их дитя.

– Что ты пытаешься мне сказать? – печально спросила она, когда Жан-Шарль отказался поддержать ее надежду на встречу с ним, даже если она прилетит в Париж всего лишь на выходные. Их положение становилось все более и более безнадежным, и положение Жан-Шарля тоже. Их любовь была чем-то вроде прицепного вагона к поезду мучений, которым представлялась его жена.

– Я говорю, что не знаю, как быть, – вздохнул он. – Я люблю тебя, но не представляю, когда мы сможем увидеться. У жены рак, дети в отчаянии. Мне пришлось снять нашу квартиру с продажи, у нее начинается истерика от одной мысли, что ей придется куда-то переезжать в разгар такого мучительного лечения, и хотя бы от этого я ее избавил. Тимми, что я могу сказать? – У Тимми похолодело внутри. Он раньше не говорил ей, что снял квартиру с продажи. – Что ты хочешь, чтобы я сделал, когда вокруг происходит такое?

Тимми хотела, чтобы он уехал от них, несмотря ни на что, и точно так же заботился о жене, живя в своей собственной квартире. Но говорил Жан-Шарль таким тоном, что ее слова показались бы ему жестокими, и потому Тимми их произносить не стала. Он должен решить все сам, но он ничего не решал. Он сейчас поступал как глубоко порядочный человек по отношению к своей жене и к своим детям, но не к Тимми. И самое скверное, Тимми даже, кажется, и не винила его за это. Она все понимала. Но все равно ей было страшно. А оттого, что она беременна, страх только усиливался. Впрочем, даже не будь она беременна, она все равно тревожилась бы и расстраивалась. Больше всего она боялась, боялась с самого начала, что он так и не уйдет от жены и они не будут вместе. Все, о чем рассказывала Джейд, бледнело перед тем, что выпало на долю Тимми: рак штука серьезная, перед ним все аргументы бессильны.

– Не знаю. – На глазах Тимми показались слезы. Она в эти дни беспрестанно плакала. Как же она тосковала по Жан-Шарлю! И он тоже говорил, что отчаянно тоскует по ней. Боль невозможно измерить, невозможно определить, кто страдает больше, а кто меньше, чья ставка в игре выше. Обоим им сейчас приходится тяжело, кому это знать, как не Тимми. Ей захотелось хоть на минуту рассеять мрак, иначе просто не выжить. – Может быть, нам стоит последовать примеру героев «Незабываемого романа».

– А что это такое? – спросил Жан-Шарль, и по его голосу Тимми поняла, что он оскорбился. – Я вовсе не считаю наши отношения романом. Не надо этим шутить, Тимми. Ты любовь всей моей жизни.

А он любовь всей ее жизни. Но они до сих пор не вместе и, может быть, никогда вместе и не будут. Тимми не могла об этом не думать. То, что происходило, было слишком страшным. Слишком уж их положение было зыбким и ненадежным.

– Ты тоже любовь всей моей жизни, – призналась Тимми серьезно. А потом начала рассказывать: – «Незабываемый роман» – это фильм, очень старый фильм. Классика. В нем играют Кэри Грант и Дебора Керр. Они встречаются на корабле и влюбляются друг в друга, оба с кем-то помолвлены, но они договариваются встретиться ровно через шесть месяцев на смотровой площадке «Эмпайр-Стейт-билдинг», когда смогут устроить свою жизнь. Оба должны найти работу, оба должны расторгнуть помолвку. Словом, назначают друг другу свидание на площадке «Эмпайр-Стейт-билдинг», если сумеют освободиться от своих обязательств. Кэри Грант говорит ей, что не будет таить на нее зла, если она не придет. Дебора Керр обещает ему то же самое. И вот настает назначенный день. Он ее ждет, а она, спеша на встречу с ним, попадает под машину, и, конечно, они не встречаются. Она в инвалидном кресле и не хочет, чтобы он ее такой видел, и потому не звонит ему. Через сколько-то времени он видит ее, кажется, в театре, но не понимает, что ее ноги парализованы, и ужасно обижается на нее. Пишет ее портрет, ведь он художник, а потом ему говорят в выставочном салоне, что портрет купила какая-то женщина в инвалидном кресле… и тогда он все понимает и начинает разыскивать ее… – Тимми рассказывала, и по ее лицу катились слезы. – И потом они живут долго и счастливо. Хотя, когда он ее нашел, она сначала пыталась ему врать. Но он увидел в ее спальне портрет, который написал, и понял, что она была та самая женщина в инвалидном кресле и что он ее все равно любит.