художникам революционной эпохи. Социальная сущность горьковских героев раскрыта серьезно и глубоко, с беспощадной меткостью. От спектакля веет творческой молодостью.

Актерское исполнение во «Врагах» отличается той степенью внутренней слаженности, которая далеко не всегда присуща спектаклям даже Художественного театра. Во всех мельчайших деталях игра актеров раскрывает единый замысел спектакля и в то же время блещет разнообразием сценических характеристик и индивидуального мастерства.

Удались театру сложные роли рабочих. М. Болдуман (Синцов) и А. Грибов (Левшин) создали яркие образы организаторов революционного штурма 1905 года. Маленькая роль рабочего Рябцева сыграна Ю. Кольцовым с большой драматической силой.

Прекрасен В. Качалов в роли Захара Бардина. Классический образ кадетствующего либерала и краснобая раскрыт Качаловым на блестяще найденных психологических оттенках и деталях и словно освещен изнутри иронической улыбкой художника.

С искренностью и драматизмом сыграла В. Бендина роль Нади. В первом акте актрисе не хватало детской непосредственности. Но во втором и особенно в третьем актах, где образ Нади становится серьезнее и глубже, игра актрисы поднимается до пафоса и раскрывает тему большого социального звучания.

Хороша А. Тарасова — Татьяна, стройная красивая женщина, разглядывающая жизнь и людей беспокойными, ищущими глазами.

В резком стремительном рисунке сделан Н. Хмелевым образ товарища прокурора Скроботова, заклятого врага революции, будущего сподвижника Колчака или Деникина. Зло и остроумно высмеял М. Тарханов тупого бурбона генерала Печенегова. О. Книппер-Чехова в изящной иронической манере сыграла роль Полины — светской дамы с птичьим умом и слабыми нервами.

Прекрасный спектакль. Он не только является крупной художественной победой театра, но и обогащает наше понимание недавнего прошлого, раскрывая его с новой глубиной.

24 ноября 1935 года

«Не сдадимся» в Камерном театре{69}

Для Камерного Театра этот спектакль звучит неожиданно. Он сделан просто, с подкупающей бесхитростностью. И в стиле его очень много от наивного реализма традиционной театральной феерии с ее превращениями, с ее тенденцией к жизненной иллюзии в декорациях и в общем строе спектакля.

На сцене идет снег. В затемненной глубине виден корабль, затертый льдами. По трапу сбегают люди, таща за собой бочки, ящики и различное снаряжение. Наступает короткая агония тонущего корабля. На глазах у зрителей его борты начинают расходиться, исчезая за кулисами, а высокая труба запрокидывается и стремительно уходит вниз. Ледяное поле с торосами сходится над затонувшим судном. Несколько десятков человек судовой команды, потрясенные, но не потерявшие мужества, принимаются за работу…

На сцене — внутренность деревянного барака. С потолка свешивается керосиновая лампа. Комната переполнена людьми в меховых одеждах. Потерпевшие крушение члены судовой команды проводят суд над своим товарищем, оказавшимся шкурником. Произносятся страстные речи. Внезапно за сценой раздается гул, это разламывается ледяное поле, Стены барака начинают качаться и трещать и наконец разъезжаются в разные стороны, оставляя людей беззащитными под ночным арктическим небом…

И всюду снег. Превосходная световая аппаратура Камерного театра создает впечатление северной метели. Ледяная равнина выглядит как настоящая — белая, с синеватыми тенями, она уходит, вдаль и незаметно сливается с театральным небом. В финале, когда участники экспедиции везут на аэродром своего больного начальника, постепенно потухающий свет создает иллюзию вечерней снежной пустыни.

Конечно, это — театр, это — театральная сцена, где ледяной торос сколачивается из фанеры и выкрашивается в белую краску и где действующие лица, желая отдохнуть, усаживаются на льдины, удобные, как кресла.

Но в этом наивном театральном реализме Камерный театр нашел нужную меру. Сцена не отдает дешевой бутафорией, и даже радужная корона северного сияния, возникающая по заданию режиссера как раз под занавес в самый финальный момент спектакля, не вызывает скептической улыбки. Театр вместе с художником Татлиным нашел для этого спектакля тот стиль, который сочетает жизненную иллюзию обстановки и декоративных превращений со сценической условностью.

В этой своей новой постановке Камерный театр серьезен и сдержан в художественной выдумке. Он чувствует ответственность перед тем материалом, который дал жизнь спектаклю. Камерный театр вместе с драматургом С. Семеновым воспроизвел на сцене в слегка измененном виде героическую эпопею челюскинцев. Здесь все знакомо, все стало живой легендой. Каждая деталь вошла в историю, закрепилась в памяти многих миллионов людей. Но театр смело делает исторические события достоянием сцены.

С его подмостков читаются радиограммы правительства, отправленные в ледяной лагерь Шмидта, и произносятся известные всему миру имена Ляпидевского, Молокова, Каманина, Слепнева и других героев-летчиков. Люди на льду кричат «ура», как, наверно, кричали челюскинцы, обмениваются взволнованными репликами и лихорадочно работают над сооружением аэродрома. Драматург рассказывает в последовательном порядке основные этапы челюскинской драмы, начиная с дрейфа корабля во льдах и кончая отлетом больного Шмидта из лагеря.

Конечно, это только разрозненные документы, немногие куски героической эпопеи. Драматург не создал в «Не сдадимся» самостоятельного драматического произведения. Для этого образы пьесы сделаны слишком бедно и поверхностно, они не подняты до художественных обобщений. Документальные записи писателя Семенова — участника челюскинской экспедиции — не живут самостоятельной жизнью вне прямой их связи с историческими событиями в ледяном лагере Шмидта. Они представляют собой серию иллюстраций к этим событиям.

Но в этих неполных сценических иллюстрациях есть подлинность живых документов. За ними стоит сама действительность этих лет. Ведь все это было на самом деле, все это происходило в реальности в те дни, когда страна прислушивалась к постукиванию радиоаппарата Кренкеля. Наверно, так же ждали челюскинцы прилета аэропланов и так же они скользили по льду, пробираясь к аэродрому.

За театральной декорацией, за выученным жестом и за словами исполнителей стоит подлинный исторический факт, хорошо известный зрителю. И чем бесхитростней играют актеры, чем ближе к жизненному правдоподобию обстановка сцены, тем сильнее звучат в таком спектакле исторические события, рассказанные театром. В «Не сдадимся» есть моменты, которые по-настоящему волнуют аудиторию.

Как мы уже говорили, в «Не сдадимся» Камерный театр удачно использует многие приемы театральной феерии. Этот жанр забыт современным театром. В то же время он таит в себе большие возможности. Стиль и техника феерических представлений позволяют воспроизводить на сцене исторические военные события, научные экспедиции, сложные производственные процессы. Этот жанр наряду со зрелищной занимательностью имеет большое воспитательное значение. Мы создаем сейчас живописные панорамы, посвященные изображению крупных исторических событий революции. Почему нам не создать специального театра феерического жанра, где разыгрывались бы документальные исторические хроники, сделанные по типу «Не сдадимся», но в более широких зрелищных масштабах, и где можно было бы ставить на сцене целые эпопеи, как, например, осада Царицына, штурм Перекопа, оборона Петрограда? В таком театре можно было бы инсценировать научные романы, можно было бы рассказать героическую историю наиболее крупных строительств первой и второй пятилеток. Эти спектакли в особенности были бы полезны и интересны для молодежи. Опыт Камерного