Дверь в комнату Блеза болталась на петлях. Сам он, разумеется, был на месте: неподвижно лежал в постели. «Шапочка» Клемана соскользнула с прикроватной тумбочки и покоилась на подушке. Глаза Блеза были полузакрыты, губы в пыли. Тибо подул ему на лицо, отер рот концом простыни и подхватил его на руки. Блез превратился в мокрый и липкий скелет, от которого пахло мочой. «Шапочка» так и осталась лежать на подушке.

Лестница, по которой Тибо поднялся, обвалилась, отрезав путь вниз. Король ринулся к черной лестнице, по которой ходили слуги, но проход завалило обломками. Тогда он двинулся обратно и ступил на первую попавшуюся лестницу. Но тут дворец сотряс новый толчок, короткий, как судорога. С потолка, в двух шагах от Тибо, упал кирпич, и дверь внизу уже засыпало. Тогда он свернул к тупику на третьем этаже, кончавшемуся великолепным витражом. Когда нет ни дверей, ни окон, ни лестниц, витраж тоже выход.

Он добежал туда, кашляя от пыли и прикрывая лицо Блеза полой жилета. На чудом уцелевшем витраже растительный орнамент сплетал вишневый цвет с королевским синим, добавляя лимонно-желтый и яблочно-зеленый. Тибо, ни секунды не колеблясь, ринулся на витраж плечом вперед, прижав к себе Блеза, и спрыгнул вниз с третьего этажа.

Ему показалось, что падал он бесконечно долго, потом удар, перехватило дыхание. Король лежал на ковре из осколков, поверх него покоился Блез. Тибо не мог даже пошевелиться. Но к ним уже подбежал Овид, который караулил их появление, не зная толком, откуда ждать. Убедившись, что оба живы, он закинул наставника себе на плечо, как мешок с мукой, и, не церемонясь, поднял короля за пояс и оттащил их подальше от дворца.

Все сбились в кучу поодаль, и только Лукас с Манфредом стояли возле Северного крыла и, сложив ладони рупором, кричали:

– Прыгай, Амандина! Прыгай уже!

Служанка в перекошенном окне медленно помотала головой. Здание продолжало рассыпаться. Одна за другой срывались и разбивались о землю черепицы. С головокружительной быстротой разбегались по стене трещины. Заросли жасмина еще удерживали камни, но от его сладкого, липкого аромата было невозможно дышать. Вдруг весь остов страшно взвыл, будто в предсмертной агонии. Манфред с Лукасом опрометью бросились в глубь парка.

Веками строившееся здание рассыпалось за считаные секунды. Сперва с громким вздохом осела крыша. Потом стена упала, как занавес, открыв взгляду внутреннее устройство: срезы лестниц, потолочные плиты, ложную стену, ведущую в Жакарово подземелье, и – Амандину, стоявшую над бездной, вытянув руки по швам, и готовую встретить последнюю минуту своей жалкой жизни. И вот все Северное крыло обвалилось с хриплым стоном. Каких-то три секунды, и от него осталась лишь груда камней, гнутого металла и балок, торчащих как кости. Облако плотной розовой пыли зависло над единственной уцелевшей аркой. Пахло жасмином.

Все было кончено.

Остальные части дворца пережили землетрясение неплохо, и только фреска, изображающая хорошее правление, раскрошилась кусками на королевский письменный стол. Водосточные трубы в виде драконов сохранились без повреждений: видно, никак от них не избавиться. Гийом подбежал к королю, который озирал разрушения, стоя в одной рубашке, с синим осколком стекла в волосах.

– Ваши приказания, сир?

– Пересчитать всех, капитан. Всех выживших.

Гийом подозвал Бенуа, Марту, Габриеля и Манфреда. И доверил им соответственно пересчет слуг, работников кухни, жителей фермы и гостей.

– Пять посыльных во все пять провинций, – продолжал Тибо. – Мне нужно знать, есть ли где-то еще разрушения.

Гийом велел передать Эсме, чтобы она занялась посыльными.

– Через час, не раньше, осмотрим Южное, Восточное и Западное крыло, – кончил Тибо, проведя по лицу ладонью. – И тотчас же проверить постройки на ферме и скот.

– Я этим займусь, сир. А что делать с завалами?

– Под ними две женщины, капитан. Пусть все мужчины, кто не занят, немедленно начинают поиски.

Кончились они, лишь когда стемнело. Жар еще поднимался волнами от земли, точно в лихорадке. Обезображенное тело Амандины быстро достали из-под обломков.

Тело Сидры так и не нашли.

Весь остаток лета исчезновение Сидры не давало Тибо покоя.

Где она?

Почему за несколько секунд до землетрясения она вывела наружу всю кухню? Чувствовала, что оно приближается? Или сама его вызвала?

На душе у него было все тревожнее, и обретал он покой только рядом с малышкой Мириам, глядя на ее пухленькие ручки, лучезарную улыбку и слушая милый лепет. С каждой неделей его дочь расцветала, а остров – увядал и чах. Шли дни, неотличимые друг от друга. Солнце, солнце, солнце. Цикады, цикады, цикады. Как он мечтал издать закон, запрещающий их стрекот.

В селах все выгорело. Ввезенные весной курицы отказывались нестись, бродячие псы грызлись насмерть из-за выброшенной на берег рыбы, а хвойные леса вспыхивали, как снопы соломы. Кукуруза засохла на корню, и с полей от малейшего ветерка доносился треск, будто идет гроза или стучат кости. Даже рассвет был уже не розовый. Несколько месяцев назад, в зимнюю стужу, никто бы не поверил, что они будут жаловаться на жару; теперь же все мечтали вернуть холода.

Лишь один день в конце июля печальным образом выделился из общей череды. Королевский источник питьевой воды, из которого снабжался весь дворец, обмелел. Это был огромный бассейн в подвальном зале, украшенный мозаикой в виде спрутов и морских звезд, в который собиралась вода из чистейшего подземного ключа. Бронзовая статуя мужчины погружала туда ладонь, чтобы следить за уровнем воды: если ладонь не касалась поверхности, нужно было принимать меры.

В тот день бронзовый человек не замочился бы, даже нырни он в бассейн с головой. У Тибо не было выбора. Впервые в истории королевства ему придется пустить в хранилище немного речной воды. Он взял с собой Овида, который еле волочил ноги, приговаривая, что раз в том колодце в Исе живет призрак, то и в подвале замка наверняка найдется свой. Однако его ручищи оказались очень кстати, когда надо было повернуть вентиль: он заржавел. Когда заслонки наконец поднялись, в бассейн хлынула мутная от ила речная вода, и прекрасные мозаики скрылись из вида. Но, по крайней мере, дворцу будет что пить.

Зато провинции страдали от жажды по-прежнему. Кое-где Верную можно было перейти вброд, прыгая с камня на камень. Колодцы пересыхали, а лозоходцы с трудом находили новые источники. Поэтому Тибо решился на еще одну отчаянную меру: завез питьевую воду из Бержерака. Король Фенелон отправил ее на всех парусах, в опечатанных бочках, но после десяти дней пути от ее вкуса мутило.

Август только усугубил засуху. Солнце, солнце, солнце. Цикады, цикады, цикады – и никакой закон не заставит их замолчать. Только Гиблому лесу все было нипочем: он зеленел ярче прежнего, будто один выпил все грунтовые воды. И если какое-то подобие облака и возникало в небе, то лишь над его густыми вершинами. Остальной остров увязал в летнем зное, как в зыбучих песках. Растрескавшаяся земля умоляла небо о дожде, но небо, скрестив руки, безучастно смотрело свысока своим синим глазом, как она гибнет.