Марк Аврелий (с горечью). Не говори мне о детях! В самых страшных снах я не видел чудовища, каким стал мой сын. Распутство, роскошь, убийства. И позорная смерть. Говорят, Фаустина родила Коммода не от меня. Гладиатор – ее мимолетный любовник – был его отцом. Но мне от этого не легче.

Марк Питовранов (сочувственно). Ужасная участь.

Марк Аврелий (угрюмо). Чья?

Марк Питовранов (твердо). И твоя, и его. Но твоя, мне кажется, тяжелее.

Марк Аврелий (по-прежнему угрюмо). Но я не ропщу. Надеюсь, я выше как наслаждений, так и страданий.

Горюнов (он погружен в себя и говорит о своем). Не случилось сегодня, случится завтра или послезавтра… Я это знаю.

Марк Питовранов (хочет возразить, что нить жизни может быть во мгновение ока пресечена у каждого из нас, даже у того, кому здоровья, казалось бы, отмерено на сто лет, – но думает, что это расхожее соображение будет выглядеть пошло в глазах человека, только что поднявшегося со смертного одра). Возможно.

Горюнов (возбужденно). Поскольку вы уже здесь, что нам мешает обсудить некоторые подробности, связанные с моей предстоящей кончиной?

Марк Аврелий (одобрительно). Разумно.

Горюнов (кивает в ответ на вопросительный взгляд Марка). Избавим родственников от тягостных хлопот. Совершим все здесь и сейчас, составим купчую и приложим печать.

Марк Питовранов (поеживается). Как-то, знаете, не очень. Неловко вам, живому. Мы с вами сидим, пьем чай. И ваши похороны. Не вяжется.

Горюнов (отметая). Пустое. И даже напротив: чрезвычайно удобно. Вдруг родственники закажут то, что ему не по вкусу? Гроб не того цвета. Что там еще? Тапочки. Терпеть не могу белый цвет. Ну, Марк Лоллиевич, извлекайте ваши прейскуранты. Будем выбирать и считать. Имейте в виду, я человек самого среднего достатка, поэтому никаких излишеств. Со скромным достоинством. Ну же, Марк Лоллиевич, смелее! Вы, скорее всего, будете первым представителем вашей почтенной профессии, который снарядил в последний путь живого человека.

Марк Аврелий (обращаясь к Горюнову). У тебя светло будет на душе от мысли, что ты все приготовил к неизбежному уходу. (К Марку Питовранову.) Делай, что должно!

Горюнов (получая истинное удовольствие от осуществления своей идеи). Оставьте предрассудки, Марк Лоллиевич! Я ухожу из этой жизни с печалью. Когда смотришь на затянутое тучами небо и ждешь, блеснет ли наконец кусочек лазури, омоет ли сердце, подаст ли надежду, что еще немного – и над головой появится чистое небо, и радуга раскинется от края его до края в знак последнего завета, который Бог отныне и навсегда заключает с человечеством, – всю жизнь ждешь и надеешься, но так и уходишь в хмурое небо. (Бормочет со слезами на глазах.) Ах я старый дурак. Не взыщите. Все-таки… Ну-с (утирая глаза и бодрясь), с чего начнем?

Выбор.

Марк Питовранов (деловито). Начнем с вопроса. Есть ли у вас…

Горюнов (перебивает). А! Место на погосте. А как же. У нас на Кунцевском семейная усыпальница: и папа, и мама, и Верочка моя меня там ждут.

Марк Питовранов (уточняет). Давно ли?

Горюнов (кивает). Давно. Шестнадцать лет. А кажется – вчера. (Машет рукой.) Все, что было, все, кажется, было вчера или позавчера – такова особенность преклонного возраста. (Помолчав.) Есть у меня место. С ней рядом – в могиле. И на Небесах, Бог даст, тоже рядом с ней, Верой моей. (Вздыхает и бодро командует.) Wetter[43]. Не будем медлить. Ведь это неизбежно, не так ли?

Марк (нехотя кивает и, не глядя на Горюнова, произносит два слова). Теперь гроб.

Горюнов (отзывается с каким-то даже весельем, в котором, однако, прислушавшись, можно различить отчаяние человека, получившего черную метку). Восхитительно. Не упомню случая, когда кандидат in mortals[44] выбирал бы себе последнее прибежище, ложе смерти, ладью, в которой он поплывет в незнаемые моря. Рассказывали мне о каких-то безумно дорогих гробах – из благородного дерева, с атласом внутри, с позолоченными крестами на крышке. Отметаю. Мне это кажется непристойным. Возможно, ты был Крезом при жизни, но в смерти все мы становимся Лазарями. Она не любит пышности. Вот этот, к примеру. (Берет из рук Марка каталог и указывает на роскошный темно-коричневый гроб, с двумя крышками, позолоченными ручками и белоснежной постелью, напоминающей ложе для новобрачных.) Ведь это не гроб, в котором будут покоиться бренные останки того, что было человеком; это какая-то дворцовая спальня.

Появляется молодой человек в черном костюме, лакированных черных туфлях, с черными прилизанными волосами и усиками.

Обращается к Горюнову. Сюшай, ты в этом гробу, как у мамки в люльке будешь, клянусь! Италия, она хороший товар дает. Фирма такая, весь мир знает, «Tramonto» называется, по-русски «Закат». Ты гляди, нет, ты хорошо гляди, ты лежишь совсем спокойный, а на этой на крышке у тебя над головой собрание, картина целая, Иисус Христос с товарищами прямо над тобой ужинают, а? Вино пьют. И постель – ты в такой в жизни не спал, я тебе правду говорю. Э-э! Что деньги? Одна пиль эти деньги, вот что. Полмиллиона. Что такое сейчас полмиллиона? Что ты на них купишь? Ерунду всякую. А тут последний свой дом покупаешь. Всё-о-о! Ты в жизни ничего больше покупать не будешь. Зачем жалеешь? Зачем себя не уважаешь? Друзья придут, скажут, какой хороший он себя выбрал, а? Молодец он. Правильно сделал.

Марк Питовранов (недовольно). Иди отсюда. Бандюганам впаривай.

Представитель «Заката» (с презрением). Э-э! Что ты знаешь! Приличный бандит на такой и смотреть не будет. Ему за три миллиона, не меньше.

Марк Питовранов (нетерпеливо). Вот и двигай к нему.

Марк Аврелий (с печалью). Какой странный человек. Natura lapsus[45].

Марк Питовранов (усмехаясь). В нашей жизни столько ляпсусов… Горюнов (перелистывая каталог). А этот?

Марк Питовранов (сумрачно). «Виктория с ангелами».

Горюнов