Поднимаясь на лифте в квартиру, ты гадаешь, сколько можно торчать в коридоре, прежде чем Бетани решит, что ты заблудился. Ты чувствуешь, что тебе нужна минута-другая, чтобы собраться с духом. Ты так волнуешься, что сердце уходит в пятки. Ты пытаешься убедить себя, что так нельзя: глупо нервничать из-за Бетани. Если уж на то пошло, вы и знакомы-то были всего три месяца. Когда тебе было одиннадцать лет. Что за нелепость. Даже смешно. Стоит ли переживать из-за девушки, которую толком не знаешь? Почему она так много для тебя значит? Вот о чем ты спрашиваешь себя, и эти вопросы ничуть не помогают унять смятение.

Лифт останавливается. Двери открываются. Ты ожидал увидеть холл или коридор, как в гостинице, но лифт поднялся прямиком в залитую солнцем квартиру.

Ну разумеется. Бетани принадлежит весь этаж.

Тебя встречает никакая не Бетани. Молодой человек, примерно твоих лет – под тридцать, может, чуть-чуть за тридцать. Выглаженная белая рубашка. Тонкий черный галстук. Идеально прямая осанка и взгляд свысока. Дорогие на вид часы. Вы с минуту разглядываете друг друга, ты уже готовишься извиняться, дескать, квартирой ошибся, но молодой человек произносит:

– Вы, должно быть, писатель.

Слово “писатель” он выговаривает с неким вызовом, словно считает, что это не профессия. Он произносит это, как фразу “Вы, должно быть, экстрасенс”.

– Да, это я, – отвечаешь ты. – Прошу прощения, мне нужна…

И в это мгновение за ним, как раз за его плечом, появляется она.

– Бетани…

Ты словно забыл на миг, как она выглядит, словно и не было фотографий, которые она вкладывала в письма, словно ты никогда и не искал в интернете ее портреты для афиш и рекламы, профессиональные фотографии с концертов и любительские – с вечеринок после концертов, где Бетани с улыбкой обнимает какого-нибудь богатого филантропа, – словно ты не помнишь ничего, кроме тех моментов, когда она дома играла на скрипке, думая, что ее никто не видит, а ты, влюбленный мальчишка, подглядывал за ней с улицы. Как же она сейчас похожа на ту себя – ту же сдержанную, сосредоточенную, уверенную девочку, – она и сейчас держится строго, подходит к тебе, платонически обнимает и целует в щеку, как тысячи друзей, поклонников, доброжелателей, не поцелуй, а намек, – чмокает воздух возле твоего уха и говорит:

– Сэмюэл, познакомься, это Питер Атчисон, мой жених, – так, словно это обычное дело.

Какой еще жених?

Питер пожимает тебе руку.

– Рад познакомиться, – произносит он.

Потом Бетани показывает тебе квартиру, а у тебя обрывается сердце, и ты чувствуешь себя, как последний дурак. Ты изо всех сил притворяешься, будто слушаешь ее рассказ, делаешь вид, что тебе интересно. Окна в квартире выходят все на одну сторону, так что видна строительная техника на западе, там, где раньше стояли башни-близнецы, и Уолл-стрит на юге.

– Это папина квартира, – поясняет Бетани, – но он больше здесь не бывает. С тех пор, как отошел от дел.

Она стремительно разворачивается и улыбается тебе.

– А ты знал, что здесь когда-то работал Тедди Рузвельт?

Ты делаешь вид, будто впервые об этом слышишь.

– Он начинал в банке, – поясняет Бетани. – Как Питер.

– Ха! – откликается Питер и хлопает тебя по спине. – Вот это я понимаю, большие надежды.

– Питер работал с моим папой, – говорит Бетани.

– У твоего папы, – поправляет он, и Бетани отмахивается.

– Питер прекрасно разбирается в финансах.

– Неправда.

– Правда! – возражает она. – Он обнаружил, что определенное число, формула, алгоритм, или как это называется – в общем, то, чем все пользуются, – так вот он догадался, что это ошибка. Милый, лучше ты сам объясни.

– Я не хочу утомлять нашего гостя.

– Но это интересно.

– Вы правда хотите, чтобы я рассказал?

Разумеется, тебе совершенно этого не хочется. Но ты киваешь.

– Я вам вкратце объясню, – начинает Питер. – Существует так называемое соотношение “пут-колл”. Знаете о таком?

Ты толком не расслышал, что он произнес – “пут-колл” или “протокол”, но отвечаешь:

– Не уверен. Напомните-ка.

– Это коэффициент, которым пользуются инвесторы, чтобы предсказать волатильность на финансовом рынке.

– Питер догадался, что это неправильно, – вставляет Бетани.

– В ряде случаев. В ограниченном ряде случаев оказывается, что с помощью этого коэффициента составить точный прогноз нельзя. Он отстает от торгов. Это примерно… как бы вам лучше объяснить? Это как верить, что от градусника становится жарче.

– Правда гениально? – замечает Бетани.

– Ну и вот, пока все ориентировались по этому коэффициенту, я принял решение вопреки ему. А дальше вы знаете.

– Правда же гениально? – не унимается Бетани.

Они оба смотрят на тебя и ждут.

– Гениально, – соглашаешься ты.

Бетани улыбается жениху. На пальце у нее торчит бриллиант. Такое ощущение, что золотое кольцо поднимает камень, как бейсбольный болельщик – мяч, вылетевший за пределы поля.

Все время, пока вы болтаете о том о сем, ты почти не смотришь на Бетани. Ты смотришь на Питера, потому что не хочешь, чтобы он заметил, как ты пялишься на Бетани. Глядя на него, а не на нее, ты как бы даешь ему понять, что не собираешься отбивать у него невесту: ты понимаешь это лишь через несколько минут. Тем более что, стоит тебе перевести взгляд на Бетани, и ты вздрагиваешь от неожиданности: сколько бы ты ни видел ее фотографий, в жизни она оказалась совсем другой. Так снимки знаменитых картин не передают их истинной красоты, которая ошеломляет, когда видишь полотно вживую.

Бетани невыразимо прекрасна. Кошачьи черты с годами обозначились резче. Брови домиком. Твердый подбородок, плавная линия шеи. Зеленые глаза смотрят холодно. Черное платье, скромное, но с открытой спиной. Колье, серьги и туфли образуют ансамбль (точнее не скажешь).

– Ну что, может, выпьем? Не рановато? – спрашивает Питер.

– С удовольствием! – чересчур охотно откликаешься ты. Чем сильнее тебя тянет к невесте этого парня, тем любезнее ты с ним обращаешься. – Спасибо!

Он объясняет, что нальет тебе какой-то крутой виски – “Не каждый день в гости приезжает друг по переписке!” – они купили его в Шотландии, куча наград, какой-то журнал впервые в истории присвоил ему высший балл, этот виски вообще нигде не купишь, кроме как на самой вискокурне, технологию и рецепт держат в секрете и вот уже десять поколений передают от отца к сыну – и все время, пока Питер распинается про виски, Бетани смотрит на него с гордой материнской улыбкой, – он протягивает тебе стакан с толстыми стенками, куда сантиметра на два налита жидкость соломенного цвета, рассказывает, как виски льнет к стенкам, какие узоры образует, если качнуть бокал, и что по этому можно судить о качестве скотча, потом добавляет что-то про прозрачность, заставляет тебя поднять стакан и полюбоваться на свет, который сочится сквозь жидкость, и ты неожиданно видишь в искажении извилистые, дрожащие очертания подъемных кранов над ямой Центра международной торговли.