Конечно, по линии диверсий и террора были не только провалы. Так, 22 сентября 1943 года в Минске удалось взорвать генерал-комиссара Генерального округа Белоруссия Вильгельма Кубе. Но каких трудов и усилий это стоило! Самую настоящую охоту на Кубе развернули еще с начала 1943 года. Так, в феврале 1943 года лихой, но безуспешный налет на конвой генерал-комиссара совершил подчинявшийся «конторе» Судоплатова отряд Кирилла Орловского, сам Орловский при этом был тяжело ранен, лишившись кистей обеих рук и слуха. «Здесь десятки партизанских отрядов, и все хотят убить гауляйтера. Надо придумать что-то вне конкуренции», — вспоминал, как его инструктировали, боевик Николай Хохлов. Его тоже забросили в немецкий тыл для ликвидации Кубе под видом немецкого офицера, но первый же выход «офицера» в Минск показал, что подготовка диверсанта не ахти. Да и не только его: буквально на глазах Хохлова погиб из-за совершенной мелочи другой советский разведчик, имевший аналогичное задание и тоже работавший под личиной немецкого офицера. Какой-то ротозей, отвечавший за экипировку разведчика, прицепил ему орден Железного креста времен Первой мировой войны, для которого тот был слишком молод. Разумеется, заинтересовавшийся этим патруль остановил разведчика, но тот бросился бежать и был застрелен…

Когда же до Кубе наконец добрались, то «за кулисами советских партизанских служб, — по словам Хохлова, — началась отчаянная борьба за «лавры». …Уже к вечеру того же дня через линию фронта в Москву полетели радиограммы из партизанских отрядов вокруг Минска. Каждый из них заявлял о своей доле участия в уничтожении Кубе». Некоторые зарвались так, что их пришлось окоротить: так, экстренно вызвали с Витебщины в Москву и арестовали за очковтирательство командира оперативно-чекистской группы капитана госбезопасности Юрина, радировавшего, что именно его люди убили Кубе. Мария Осипова, получившая за участие в этой операции звание Героя Советского Союза, рассказывала в 1997 году, что на Лубянке ее допрашивал сам нарком госбезопасности Всеволод Меркулов, требовавший дать показания, что она выполняла задание именно НКГБ, а не военной разведки… Дележ лавров тогда прекратил Сталин, якобы наложивший на рапорты с противоречивыми версиями резолюцию: «Склоки прекратить. Девушкам — героев. Остальным — ордена»… Но о таких реалиях тайной войны ведал крайне узкий круг лиц, широкой же публике скармливали другую продукцию, хотя тоже помеченную штампом «цирка Маклярского» — «Подвиг разведчика», например…

1 июля 1942 года в служебном дневнике начальника штаба Верховного командования германских сухопутных сил генерал-полковника Франца Гальдера появилась запись: «Пал Севастополь». Правда, последний очаг организованного сопротивления немцы сломили к 4 июля, а на 35-й батарее отдельные бойцы отстреливались до 12 июля… Но уже 4 июля 1942 года Совинформбюро бодро поведало: севастопольский гарнизон успешно выполнил свою задачу и во время последнего штурма полностью разгромил шесть немецких пехотных дивизий (из семи бывших там?!), четыре отдельных полка, отдельную мехбригаду (т. е. единственную моторизованную бригаду, имевшуюся тогда у Манштейна) и три румынские дивизии (из пяти штурмовавших город!). В число «полностью разгромленных» Совинформбюро также умудрился записать 22-ю танковую дивизию вермахта, которая вообще никогда у Севастополя не воевала, а с мая 1942 года вела бои севернее Харькова и затем на Дону. Получается, уничтожены почти все войска противника, штурмовавшие Севастополь? Но тем не менее, как известило Совинформбюро, «по приказу Верховного командования Красной армии 3 июля советские войска оставили город Севастополь. …Бойцы, командиры и раненые из Севастополя эвакуированы».

Все это ложь! В реальности не оставили и не эвакуированы, а брошены там своим командованием, позорно бежавшим еще 30 июня 1942 года. Из осажденного Севастополя вывезли лишь высший и старший командный состав, в первую очередь — командующего Черноморским флотом и Севастопольским оборонительным районом (СОР) вице-адмирала Филиппа Октябрьского (настоящая фамилия Иванов) и командующего Приморской армией генерала Ивана Петрова.

Из воспоминаний наркома ВМФ Николая Кузнецова ясно следует, что своей личной эвакуации из гибнущей крепости вице-адмирал Октябрьский добивался от высшего командования в высшей степени упорно, энергично и настойчиво. И добился… Есть описание, как 30 июня 1942 года после заседания Военного Совета оборонительного района вице-адмирал Октябрьский, укрывшись гражданским плащом — чтобы его не узнали рядовые бойцы, — спустился в бункер командного пункта — на глубину 30 метров, а затем по подземному полукилометровому тоннелю добрался до командно-дальномерного поста 35-й береговой батареи. Там адмирал со своей свитой сели в машины, их доставили на аэродром Херсонес, откуда они благополучно и убыли в Краснодар. Участник тех боев лейтенант В. И. Воронов описал, как Октябрьский подъехал к самолету глубокой ночью, переодетый в какие-то гражданские обноски, «в потертом пиджаке и неказистой кепке. На тех, кто видел командующего флотом в таком необычном виде, переодевание произвело неприятное впечатление». Да что там «неприятное», деморализующее! Генерала Петрова вывезли на подводной лодке «Щ-209»: он удрал с КП вопреки приказу командующего Северо-Кавказским фронтом маршала Семена Буденного (ему СОР был подчинен в оперативном отношении) остаться и возглавить оборону. Не забыл при этом вывезти и сына-адъютанта. Сохранились воспоминания очевидцев: пока сына генерала переправляли на подлодку, подводники сбрасывали в воду, били по головам и рукам баграми и сапогами тех, кто подплывал к субмарине в тщетной надежде на спасение. Всего тогда было вывезено 498 «ответственных работников», включая чекистов и партийных бонз.

Планировали вывезти вообще весь старший комсостав — и только его, потому свыше двух тысяч старших командиров и политработников без объяснения причин приказом командования СОР было в одночасье отозвано с фронта — еще даже до того, как Октябрьский вымолил эвакуацию для себя. Защищавшие Севастополь войска оказались без управления и связи, и оборона рухнула в момент. Командир 109-й стрелковой дивизии генерал-майор Петр Новиков, находясь уже в плену, говорил: «Можно было бы еще держаться, отходить постепенно, а в это время организовать эвакуацию. Что значит отозвать командиров частей? Это развалить ее, посеять панику, что и произошло». В панике толпы людей — как гражданских, так и военных — устремились к еще действовавшему аэродрому и бухтам, в надежде, что авиация и корабли флота их эвакуируют. Полтора десятка самолетов действительно кого-то вывезли — начальников, да и то лишь флотских: автоматчики охраны выкидывали из самолетов тех, на ком была не морская форма. Из скопившейся возле взлетного поля толпы красноармейцев по взлетавшим самолетам открыли огонь из автоматов и винтовок. Тут же и прекратившийся: у людей уже не было патронов. Собравшимся на берегу старшим командирам — тех самым, которых отозвали с передовой для эвакуации, сесть на высланные для них плавсредства не дали: около трех тысяч младших командиров и рядовых бойцов силой захватили все, что держалось на воде, вплоть до плотов и автомобильных камер. 700 из них повезло живыми добраться до берегов Кавказа или Турции. Все очевидцы и свидетели тех событий рисуют картину последнего дня обороны Севастополя однозначно: ужасающий хаос и позор.