другое место, в какую-то загородную оливковую рощу, куда зачем-то, в ночной тьме, переместится вся группа!..

В официальной версии, в которой Иуда является предателем не «понарошку», а самым настоящим, на эти вопросы ответов нет и не предвидится. И это не удивительно, поскольку все эти странные обстоятельства могли возникнуть только как часть плана Пилата, только как часть заранее спланированного и разыгранного действа. Смысл ночного перемещения Иисуса в этом плане заключался в том, чтобы не производить лишнего шума и сутолоки арестом в жилых кварталах города, а так же и не «светить» конспиративное жилье. И именно и только в этом случае Иуда, сознательно участвовавший в «спектакле», точно знал, куда именно ему нужно будет повести стражу…

Кстати, а те 30 серебряных монет, что Иуде дали за «предательство» — это много или мало? Сейчас сложно точно сказать, насколько это было много или мало, но, рассуждая чисто логически, если это была одна среднемесячная зарплата — то получается скромненько; а если четыре — то, вроде, уже более-менее… Но важно то, что Иуда согласился на эту сумму не торгуясь и не пытаясь «повысить ставки». Для реального предателя, решившегося на такое дело ради денег — поступок, согласитесь, странноватый. А вот для исполнителя роли «предателя», который потом все равно собирался швырнуть все эти деньги обратно — для него нормально!

Но вернемся к обстоятельствам той ночи. Итак, вскоре после ухода Иуды, Иисус с учениками покидает то конспиративное убежище, где они отпраздновали Пасху, и они идут в условленное место в условленной оливковой роще. Там Иисус объявляет привал, поджидая Иуду с «группой захвата».

Судя по евангельским описаниям, ничего не подозревавшие ученики там просто уснули (все-таки ночь), а для Иисуса там тянулись бесконечные тяжкие минуты поистине мучительного ожидания… «И был пот его, как капли крови, падающие на землю…», — такими словами описывает его состояние в эти минуты Евангелист Лука (Лк.22:44)…

Когда же Иуда приходит со стражей в это условленное место, то он опять совершает поступок, психологически объяснимый только в варианте именно его «игры в предателя», но никак не реального предателя! Речь идет о знаменитом «поцелуе Иуды», когда Иуда выбирает, что он укажет пришедшим с ним стражникам на Иисуса тем, что, подойдя к нему, поцелует его.

С одной стороны, приветственный поцелуй при встрече мужчин — это обычная этическая норма вежливости на востоке и тогда, и сейчас. Но, с другой-то стороны, если бы Иуда действительно пришел той ночью не с миром, а совершая реальное предательство, то зачем ему было выбирать такую форму указания, предусматривающую не просто совершенно неуместное, но и реально опасное сближение с тем, кого он предавал, окруженного, к тому же, верными ему людьми?

Ведь для Иуды не было секретом прошлое и самого Иисуса, и его учеников, так что, если бы он был настоящим предателем, то должен был бы понимать, что при таком тесном сближении с Иисусом, как с человеком, прекрасно умеющим владеть оружием, он запросто мог бы получить и кинжал в бок. А, соответственно, совсем не получить никакой выгоды от своего предательства…

И уж во всяком случае, он точно должен был знать, что Петр, по прозвищу Глыба, вооружен мечом, который он, согласно Евангелиям, и пустил в ход! И удар, пришедшийся на некоего раба, мог бы достаться и ему… Так зачем же Иуде, будь он настоящим предателем, могло понадобиться такое рискованное сближение, когда более чем достаточно было бы просто указать на Иисуса рукой из-за чьей-нибудь спины, тихонько прошептав: «Вот, это он, берите»?

Разумеется, будь Иуда настоящим предателем, он ни за что не стал бы так бессмысленно рисковать! А вот Иуда, остающийся другом и учеником, но вынужденный играть роль предателя, Иуда, понимающий, что для его друга и учителя в любом случае предстоят очень нелегкие часы — для этого Иуды вполне нормальным было захотеть выразить Иисусу свою любовь и поддержку в эту тяжкую для него минуту.

Ведь Иисус, несмотря на то, что все было продумано и спланировано, все равно подвергался огромному риску, оказавшись в руках своих врагов. А что если у кого-нибудь из них попросту отказали бы нервы, и в затмении гнева он решил бы не ограничиваться одними лишь оскорблениями и тычками исподтишка? Да и в самих этих оскорблениях и тычках тоже ничего приятного не было.

А предстоявшее впереди распятие? Помучиться-то на кресте предстояло реально, даже если и смерть предстояла не настоящая…

В общем, Иисусу предстояла ужасная ночь и тяжелейший день, и, зная об этом, его друг и ученик Иуда Искариот, согласившийся исполнить тяжкую роль предателя, решил хоть чуточку поддержать его своим приветственным поцелуем, как это принято между друзьями на востоке.

И это было единственное, что с этого момента он мог для Иисуса сделать. Ведь пока он еще исполнял свою роль «предателя», он мог, лично присутствуя на собрании Синедриона и ведя за собой группу захвата, контролировать происходящее и как-то корректировать ход событий, в случае, если бы они вдруг стали принимать негативный оборот и отходить от канвы Плана Пилата. Но, с момента ареста, он, согласно плана, должен был исчезнуть…

Впрочем, надо полагать, что Иуда был посвящен в то, что негласный контроль событий осуществляет не только он один, но и еще, как минимум, один человек. И если Иуда был там, что называется, человеческом пришлым, то тот второй был непосредственно членом Синедриона, то есть считался самым что ни на есть «своим», что давало ему, соответственно гораздо больше возможностей влиять на ситуацию, нежели Иуде. Кто был этот человек, будет сказано чуть позже, когда и он, согласно Палана Пилата, выйдет непосредственно на сцену действия…

Самому же Иуде, после того, как он благословил Иисуса своим поцелуем, оставалось только исчезнуть. Что он и сделал. Но сначала он допустил, по моему убеждению, спонтанный, эмоциональный, благородный поступок, которого не было в Плане: он демонстративно вернул деньги, швырнов их к ногам тех, кто его «покупал», и… И то ли «повесился», как говорится у Матфея (Мф.27:5), то ли «бросился со скалы», как утверждается в книге Деяний Апостолов (Деян.1:18).

Эта разноголосица, «то ли повесился, то ли разбился», означает только одно: «Мы толком не знаем, но, вроде бы, он совершил самоубийство…». Распространение же таких слухов, безусловно, и должно было являться совершенно логичной частью Плана Пилата. Так что, как можно видеть, все, что нам известно из новозаветных текстов о делах и судьбе Иуды Искариота, однозначно говорит и о наличии «Плана Пилата», и о