Удивительно, но Бономель выразил свою ненависть к мамлюкам в тех же словах, которые использовали мусульмане, когда писали о франках. Фраза «Да покарает их Аллах!» на протяжении десятилетий звучала из уст и выходила из-под перьев бесчисленных исламских поэтов, историков, чиновников и писарей. Больше того, мамлюки и тамплиеры действительно были во многом похожи и оттого еще более друг другу ненавистны. И те и другие принадлежали к элитным воинским сословиям и были чужаками на Ближнем Востоке. Тамплиеры прибывали в заморские земли по своей воле, желая посвятить себя Богу, в основном из Франции, Испании и Англии; мамлюков насильно вывозили в Египет из степей, чтобы сделать невольниками. И хотя им дозволялось иметь детей, – чего тамплиеры, принимавшие обет целомудрия, не могли – их статус по наследству не передавался, а благополучие и выживание отдельного человека было не столь важно, как интересы организации в целом. Мамлюки, так же как тамплиеры, гордились своим боевым мастерством, в особенности же искусством верховой езды. И если у тамплиеров был устав, отчасти служивший и военным руководством, то мамлюки следовали своему своду правил – фурусии, который регламентировал и физическую, и военную подготовку, и образ жизни. И у тех и у других были сложные ритуалы посвящения: мамлюки, завершив обучение, получали церемониальные шаровары, подобно тому как западные воины опоясывались рыцарским поясом[570]. Наконец, и те и другие высоко ценили мученичество: сутью их призвания была готовность погибнуть в служении Богу и священной войне.

Различало же их то, что орден тамплиеров не стал государством. Некогда мамлюки составляли личную гвардию халифов, а теперь они сами правили землями от Каира до Дамаска, разрабатывали военные операции и проводили собственную политику. Халиф Аббасидов в Каире был марионеткой мамлюкского султана. Военная элита взяла управление в свои руки.

Тамплиеры, напротив, несли вместе с госпитальерами и Тевтонским орденом все более тяжкое бремя защиты латинских государств в заморских землях. Они содержали крепости, участвовали в сражениях, неся большие потери и оправляясь от них, и финансировали оборону христианских земель за счет своих домов и владений в Европе. Все это давалось непросто. Собирать новый крестовый поход никто на Западе не намеревался, заочное правление Гогенштауфенов привело к непрекращающимся распрям среди баронов Востока, а территории христианских государств, с которых можно было получать налоговые поступления, неуклонно сокращались, и потому защищать города и крепости становилось все сложнее. Безопасность латинских государств зависела теперь только от военных орденов, но они, в отличие от мамлюков, оставались слугами, подотчетными папскому престолу и связанными политическими устремлениями королей западного христианского мира. До определенной степени военные ордены могли и продолжали проводить собственную политику и заключать союзы по своему усмотрению, нравилось или не нравилось это королям. Однако они не были неуязвимы, на что папа Климент IV указал магистру Тома Берару в письме от 1265 года. Недовольный поведением маршала ордена Этьена де Сиссея, папа сделал внушение главе тамплиеров: «Если бы Церковь отняла, всего на мгновение, свою длань, защищающую вас от прелатов и светских правителей, вы никоим образом не смогли бы устоять перед натиском этих иерархов и силой государей»[571][572]. Орден был богат, независим и уверен в своих силах, но по-настоящему автономен он не был. В далекой Балтии, на северо-востоке Европы, Тевтонский орден благодаря покровительству Гогенштауфенов начал создавать свое государство, которое раскинется от Пруссии до Эстонии. Но у тамплиеров ничего подобного не было и никогда не будет.

* * *

В 1268 году Бейбарс нанес еще один удар по ослабленному Иерусалимскому королевству. Весной он вышел из Египта и 17 марта атаковал Яффу, которая сдалась через полдня. Султан отметил взятие порта Иерусалима тем, что захватил заветную реликвию горожан – главу святого Георгия. Все завершилось уже привычной картиной: христиане штурмуют стоящие в гавани корабли, и те отплывают на север в поисках безопасных мест. А таковых оставалось совсем немного. После падения Яффы ниже по побережью за Акрой в руках христиан был теперь только замок тамплиеров Шато-де-Пелерин.

Однако Бейбарс вновь решил, что Шато-де-Пелерин подождет, и обратил свой взор на еще одну цитадель тамплиеров: замок Бофор к востоку от Тира в графстве Триполи, построенный на скалистом выступе и обнесенный двойным кольцом укреплений. Тамплиеры захватили эту крепость в 1260 году и достроили ее оборонительные стены. В другое время они удержали бы Бофор с легкостью, но весной 1268 года братья ордена были морально подавлены и значительно уступали противнику в численности. Через две недели после появления Бейбарса гарнизон крепости запросил мира и выразил готовность сдаться в плен при условии, что женщины и дети из близлежащих деревень, укрывшиеся в замке, смогут беспрепятственно уйти в Тир. Бейбарс согласился, оставил в крепости своих людей, разрушил новые стены, построенные тамплиерами, и продолжил путь на север, к владениям Боэмунда VI Антиохийского, заключившего союз с монголами.

К этому времени султану достаточно было лишь пройти со своим войском близ христианского города или замка, чтобы его жители поспешно бежали, моля о пощаде. Услышав, что Бофор пал, тамплиеры Тортосы и Шато-Блана отправили к мамлюкам посольство с просьбой не уничтожать их крепости. Бейбарс согласился при условии, что ему будет сдано без боя прибрежное поселение и крепость Джабала в Антиохийском княжестве. Переговоры с Бейбарсом вел прецептор Тортосы Матье Соваж, который в течение предыдущих трех лет сумел установить с султаном довольно хорошие отношения, хотя и основанные на соглашательстве и уступках. Он передал Бейбарсу владения тамплиеров в Джабале, и госпитальеры, с которыми орден делил город, вскоре последовали этому примеру[573].

Сопротивление таяло. К началу мая Бейбарс достиг Антиохии и осадил ее. Правитель великого города Боэмунд VI был в Триполи, а без него жители могли думать только о спасении своих жизней. «[Горожане] оказали мало сопротивления», – писал «тамплиер из Тира». Тем не менее к ним не проявили снисхождения. «Когда город был взят, больше семнадцати тысяч человек, находившихся в нем, убили и больше ста тысяч, как церковников, так и мирян – мужчин, женщин и детей, – увели в рабство»[574]. Эти цифры преувеличены, но жестокость – нет. Мамлюки заперли ворота Антиохии и прочесывали улицы, убивая, порабощая и грабя, так что потом у них ушло два дня только на то, чтобы разделить добычу. Из подожженной цитадели огонь перекинулся на дома, и вскоре один из величайших городов восточного христианского мира – первый завоеванный крестоносцами в Сирии в 1098 году – обратился в пепел.