Гольдфарб Александр Давыдович (род. 1947) – биолог, советский диссидент, журналист и общественный деятель. В 1975 году репатриировался в Израиль, затем работал в ФРГ и США. В 1990-е на некоторое время вернулся в Россию, где работал в общественной организации “Открытое общество” Джорджа Сороса. В 2000 г. возглавил “Фонд гражданских свобод”, созданный по инициативе Бориса Березовского. В настоящее время проживает в США.

Авен: Алик, как вы познакомились с Борисом, какое он на вас впечатление произвел с самого начала?

Гольдфарб: Меня познакомил с ним Аркадий Евстафьев по просьбе Чубайса. Я в то время работал в Москве представителем Джорджа Сороса. Это был 1995 год, я думаю. И цель знакомства была – получить от Сороса финансирование для только что созданного ОРТ. Аркадий Евстафьев привез меня на дачу к Березовскому, чтобы я его потом познакомил с Соросом, что я и сделал. Но Сорос им денег не дал, потому что он не верил в то время в успех демократии в России. Думал, что все вложения в конце концов отберут коммунисты.

А: Какое впечатление произвел на вас Березовский?

Г: В общем, вполне безумного человека. Он был такого маниакального склада человек, полностью во власти своих проектов и идей. Вещал он очень убедительно. То есть доминировал за столом, так сказать.

А: Если уж говорить о доминировании, у Бориса был фантастический дар убеждения. Но вот, как видим, Сороса он убедить не смог.

Г: Нет, Сорос поначалу им очень увлекался. Он сказал: “Я вижу себя в молодости, и я хочу, чтобы эти олигархи, – потому что Боря был для него как бы олицетворением всей компании, – победили”. Они очень много общались, несмотря на то, что Сорос отказался дать деньги на ОРТ. Они разругались в контексте истории со “Связьинвестом”, что было года два спустя.

А: Это я помню.

Г: У Сороса с Борисом в те ранние годы было два совместных проекта. Во-первых, Березовский дал 1,5 миллиона долларов в Фонд Сороса, которым я заведовал, на стипендии для молодых российских ученых. А во-вторых, у них был очень большой совместный проект – попытка, скажем так, захвата “Газпрома”. Березовский уговорил Сороса вложить 3 миллиарда долларов в “Газпром” при условии, что Березовский станет председателем совета директоров. Березовский договорился об этом с Соросом в Нью-Йорке, и потом мы привозили Сороса на встречу с Черномырдиным в Сочи, где этот проект обсуждался. Сорос написал письмо Черномырдину, что он предлагает внести деньги. Все было на мази, должно было возникнуть совместное предприятие. И в этот момент Сорос приехал в Москву. Немцов и Борис Йордан, которые представляли конкурирующую олигархическую группу Потанина…

А: Немцов представлял только правительство.

Г: Ну, это вопрос…

А: Это не вопрос.

Г: Хорошо: Немцов, который представлял свою фракцию в правительстве, не дал Березовскому захватить “Газпром”, и они уговорили Сороса – я все это видел своими глазами – не участвовать в этом деле, объяснив ему, что это старый способ распределения, а сейчас начинаются новые правила. И вот будет аукцион по “Связьинвесту”, и Сорос должен на это смотреть как на начало новой эры.

А: Немцов считает эту историю одной из своих самых больших заслуг в правительстве – то, что он не дал Березовскому захватить “Газпром”. Я, в принципе, с ним согласен.

Г: Мне говорила Марина Литвиненко – не знаю, надо ли это цитировать, – что как-то она столкнулась с Немцовым, и он сказал: “Лучше бы “Газпром” достался Березовскому” – после того, что с “Газпромом” стало в наше время и куда попал Немцов[128].

А: Когда вы встретились с Березовским первый раз, он на вас тоже оказывал такое магическое влияние? Вы были очарованы Березовским?

Г: Я был в какой-то степени очарован, но я не был в него влюблен, как некоторые.

А: Вы имеете в виду Юлика Дубова?

Г: Ну да. Я видел все его слабые стороны, и некое ребячество, и наивность в чем-то, и отсутствие понимания, так сказать, основ теории. Но у него были другие качества, которые очень к себе привлекали. Во-первых, абсолютное бесстрашие. У него не было совершенно никакого понятия даунсайда.

А: Он вообще не думал о даунсайде никогда.

Г: Например, когда Ельцин пошел на предвыборную кампанию на второй срок, Сорос в моем присутствии ему говорил: “Борис, вы проиграете, и тебя первым повесят на фонаре. Бери детей и уезжай”, – и Борис его не послушался. Я его спросил: “Почему? Ведь логика и здравый смысл говорит, что вы проиграете”. Он говорит: “Нельзя лезть в драку, думая, что тебя могут побить”. Это, безусловно, привлекало, такая безумная отвага.

Авен: Вы делали какие-то попытки совместных бизнес-проектов с Борисом?

Шефлер: В 1995, 1996, 1997 годах он уже бизнесом не занимался. Он занимался в основном политикой. Я тоже человек общительный, я много знал в России людей и дружил с политиками. Березовский, естественно, меня все время просил о помощи, я с удовольствием для него что-то делал. Но в какой-то момент я понял, что с этим человеком бизнес выстроить невозможно, потому что утром он говорил, что мы делаем вот так, а к обеду он уже говорил, что все по-другому. У него было какое-то физическое свойство – настолько часто менять свое мнение в течение дня. Вот делаешь какую-нибудь работу, бизнес или политику, план у тебя долгий, ты к цели идешь планомерно, трудом, временем, терпением. Ставишь себе конечную точку и идешь. У него эта точка тоже была, но помимо этого он абсолютно все менял. В бизнесе, который любит стабильность и четкое понимание плана действий, это невозможно, потому что, если план меняется по три-четыре раза на дню, ты не успеваешь перестроиться. А он требовал от всех, чтобы все разделяли его точку зрения.

А: Приведи какие-нибудь примеры.

Ш: Конкретно я сейчас уже не вспомню. Была глобальная история по выборам Бориса Николаевича, в 1996 году. Мы все сидели в доме приемов, у каждого была своя задача. Это касалось и бизнеса, и каких-то общественных задач. Вот утром Борис, например, говорит: “Коржаков – самый гениальный и лучший человек в мире”. А в обед это уже был предатель, а к вечеру уже надо было его расстреливать. Трудно было уследить за его мыслями и подстроиться, и было сложно понимать, для чего он это делает.