Джек был не в состоянии закончить эту пьесу.

Сейчас он сидел и глядел на нее, сердито хмурясь,прикидывая, нельзя ли как-нибудь спасти положение. Честно говоря, Джек считал,что нельзя. Начинал он одну пьесу, а та каким-то образом – раз-два –превратилась в другую. Да что за черт! Все равно, следовало закончить еераньше. Все равно она сплошное дерьмо. Кстати, почему это он решил довести себяэтой пьесой до помешательства именно нынче вечером? Денек выдался такой, чтонечего удивляться, если голова отказывается работать как надо.

– …забрать его вниз?

Джек оторвал взгляд от пьесы, пытаясь сморгнуть паутинки.

– А?

– Я сказала, как нам забрать его вниз? Нам надо отправитьДэнни отсюда, Джек.

На мгновение в мыслях Джека воцарилась такая сумятица, чтоон никак не мог понять, о чем речь. Потом сообразил и издал короткий, лающийсмешок.

– Тебя послушать, так это – раз плюнуть.

– Я не это имела в виду…

– Что за вопрос, Венди. Вот переоденусь в вестибюле втелефонной будке, посажу его к себе на спину и слетаю в Денвер. Супермен ДжекТорранс

– вот как меня звали в дни моей юности.

Лицо Венди медленно выразило обиду.

– Я понимаю, что это трудно, Джек. Передатчик сломан. Снег…но пойми же и трудности Дэнни. Господи, до тебя что, не доходит? Он чуть невпал в кататонию, Джек! Что, если бы он не вышел из нее?

– Но ведь вышел же, – сказал Джек чуть отрывистей, чемследовало. Его тоже испугало состояние Дэнни – пустые глаза, расслабленноелицо… конечно, испугало. Сперва. Но, чем больше он размышлял об этом, темсильнее недоумевал – не было ли все это представлением, затеянным, чтобыизбежать наказания. В конце концов, мальчишка же сунул нос, куда не следовало.

– Какая разница, – сказала Венди. Она подошла к мужу иуселась на край кровати у стола. На лице смешались удивление и тревога. – Джек,а синяки на шее! Что-то же добралось до него! И я хочу, чтоб он оказался отэтого подальше!

– Не кричи, – выговорил он. – У меня болит голова, Венди. Яобеспокоен не меньше твоего, так что, пожалуйста… не… кричи.

– Ладно, – сказала она, понижая голос. – Не буду кричать. Ноя не понимаю тебя, Джек. Здесь есть кто-то кроме нас. Вдобавок кто-то неслишком приятный. Нам придется спуститься в Сайдвиндер – не только Дэнни, намвсем. Быстро. А ты… ты сидишь тут и читаешь свою пьесу!

– Что ты заладила: придется спуститься, придется спуститься.Должно быть, по-твоему, я и впрямь Супермен.

– По-моему, ты мой муж, – тихо сказала она и посмотрела себена руки.

Джек взорвался. Он шмякнул пьесу об стол, снова разваливровную стопку, сминая нижние листы.

– Самое время, чтобы ты, Венди, прочувствовала кой-какиегорькие истины. Похоже, как говорят социологи, «ты ими не прониклась». Ониболтаются у тебя в голове, как кучка незакрепленных бильярдных шаров. Надозагнать их в лузы. Тебе следует понять, что СНЕГ НАС ТУТ ЗАПЕР.

Дэнни вдруг зашевелился в кроватке. Не просыпаясь, он началкрутиться и ворочаться. «Как всегда, когда мы скандалим», – печально подумалаВенди.

– «А мы опять за свое».

– Не буди его, Джек. Пожалуйста.

Тот оглянулся на Дэнни. Краска немного отхлынула от щек.

– О'кей. Извини. Прости, что я так нагрубил, Венди. Делововсе не в тебе. Но я же разбил передатчик. Если кто и виноват, так это я.Приемник здорово связывал нас с большой землей. «Ноль-ноль-на-приеме. МистерСпасатель, пожалуйста, приезжайте за нами. Нам нельзя так поздно болтаться наулице».

– Не надо, – сказала она и положила ему ладонь на плечо.Джек прижался к ней щекой. Свободной рукой Венди коснулась его волос.

– По-моему, я тебя в таком обвинила, что ты получил на этоправо. Иногда я – вылитая мать. Умею быть стервой. Но пойми, существуют вещи,которые… трудно преодолеть. Ты должен это понять.

– Это ты про руку? – Джек поджал губы.

– Да, – ответила Венди, а потом торопливо продолжила: – Нодело не только в тебе. Я тревожусь, когда он уходит поиграть на улицу. Он хочетна будущий год двухколесный велосипед и мне не по себе – пусть даже там будуттренировочные колесики, все равно. Меня беспокоят его зубы и зрение, и таштука, которую он называет сиянием. Мне неспокойно. Он ведь маленький и кажетсяочень хрупким, а еще… еще, похоже, чему-то в этом отеле он понадобился. И, еслибудет такая необходимость, оно доберется до Дэнни через нас. Вот почему мыдолжны забрать его отсюда, Джек. Я это знаю! Чувствую! МЫ ДОЛЖНЫ УВЕЗТИ ЕГООТСЮДА!

Она была так возбуждена, что больно сжала плечо Джека, нотот не отстранился. Ладонь Джека отыскала твердую тяжесть левой груди Венди ипринялась ласкать ее сквозь рубашку.

– Венди, – произнес он и сделал паузу. Она ждала, чтобы Джекеще раз упорядочил те неизвестные ей слова, которые собрался сказать. Сильнаярука на груди рождала приятное успокоение. – Может, я сумел бы отвести его внизна снегоступах. Часть пути Дэнни смог бы пройти сам, но в основном пришлось быего тащить. А значит – на одну-две, а может, и три ночи разбивать лагерь подоткрытым небом. То есть строить волокушу, чтобы тащить продукты и спальныемешки. У нас есть маленький приемник, поэтому можно было бы выбрать день, когдасиноптики обещают трехдневное затишье с хорошей погодой. Но если прогнозокажется неправильным, – закончил он размеренным тихим голосом, – я думаю, мыможем погибнуть.

Венди побледнела. Ее лицо казалось светящимся, почтипризрачным. Джек продолжал ласкать ее грудь, легонько потирая сосок подушечкойбольшого пальца.

Венди тихонько застонала, но почему, сказать было трудно.Может быть, из-за услышанного, а может, отзываясь на то, как он нежно сжимал еегрудь. Он передвинул руку повыше и расстегнул верхнюю пуговку ее рубашки. Вендипереступила с ноги на ногу. Джинсы как-то сразу показались слишком тесными, этонемного раздражало, но было приятно.

– А значит, пришлось бы оставить тебя одну – ты ведьсовершенно не умеешь ходить на снегоступах. Что могло бы обернуться трехдневнойнеизвестностью. Хочется тебе этого?

Рука скользнула ко второй пуговке и расстегнула ее, открывначало ложбинки между грудями.

– Нет, – сказала Венди слегка охрипшим голосом. Онаоглянулась на Дэнни. Тот перестал крутиться и вертеться. Большой палец заползобратно в рот. Значит, все было хорошо. Но Джек что-то недоговаривал. Слишкомуж унылую картину он нарисовал. Было что-то еще… что?