оно выделяет этическое ядро, обязательное для всех, и все более произвольную культурную оболочку. Периферийные нормы несут практическую и эстетическую нагрузку, а чем ближе к ядру – тем ближе к чистой этике. Ведь как бы много не было норм, все они базируются на чем-то одном. А как еще можно обеспечить взаимопонимание и справедливое взаимодействие? Со временем ядро уменьшается и в бесконечном пределе, куда зовет нас ОЭ, сужается до единственного обязательного правила, ФП, который, как вулкан, постоянно извергает новые и новые нормы. Все пространство норм становится его продолжением, выражением и застывшим пеплом.

Аллегория несколько преувеличена. Конечно, знание ФП никогда не сможет заменить знания конкретных норм. Аллегория подчеркивает главное – свободным людям не нужны запреты, а значит и законы. Свободный человек и послушание, даже закону, несовместимы. Автономный уникальный разум, руководствующийся универсальным принципом, всегда найдет возможности взаимодействия с посторонними без насилия. Он, вероятно, не сумеет воспользоваться какими-то возможностями, но зато избежит проблем. Отсюда исчезновение безусловных запретов – когда люди совсем перестают соприкасаться, всякое взаимодействие становится результатом осознанного выбора, т.е. выбора, несущего сознательно выбранные запреты, а не безусловные. В этом – противоречие с обязательностью и всеобщностью закона, как формы насилия. Нормы обязательны, но лишь тогда, когда выбранная деятельность под них подпадает. Если человек, скажем, не увлекается ездой на машине, правила обгона его никак не касаются, правильно?

На рис. 2.4, получившимся расширением рис. 1.8 (отмечен квадратом) в обе стороны – попытка изобразить это более изящно. Традиционное общество – общество традиционного насилия, а нормативное – конституционной власти и позитивного права, в которым мы имеем счастье пребывать. В начале наши позитивные нормы базируются на традициях, но вытесняют их и быстро растут в количестве вместе с давлением власти, которая регулирует каждый вздох. Их число достигает пика и когда рождается договор, позитивное право постепенно заменяется обьективным. Сперва новые нормы тоже частично основываются на предыдущих, но в какой-то момент происходит качественный скачок и безусловные запреты начнут отмирать, тогда как полезные нормы – продолжат умножаться. Рисунок показывает как через насилие власти, из неуправляемого животного, не понимающего законов, потому что они ему еще не нужны, получается свободный человек, не пользующийся законами, потому что они ему уже не нужны.

– ФП как ответ

Куда же дальше ведет нас изобилие норм? В сторону окончательного отмирания любых запретов, даже практически полезных. Пользу можно будет получить, обходя запрет! Смена правил и движение к свободе будут ускоряться. Может даже приближаться к скорости света.

Сравните. В обществе принуждения системное насилие оформляется позитивным правом, подавляющим автономию и уравнивающим всех подряд. Право служит арбитром в борьбе – его скрупулезная точность, последовательность, определенность и твердость являются необходимыми качествами для выполнения этой функции. С внедрением в массовое сознание ФП, более эффективно и удобно будет полагаться на свою моральную интуицию, которая одновременно станет одинаковой у всех, всеобщей. В свободном обществе нет политической борьбы, тупиковых конфликтов и застарелой вражды, стороны сами стремятся к компромиссу, ищут общий подход. В таких условиях арбитр, дотошность и строгость становятся излишними. Люди находят линию поведения все более автономно. Простой пример. Ограничение скорости действует для всех, но по-разному. Если основываться на насилии, то необходимо четкий запрет и постоянный контроль. Если опираться на этику, получится диапазон рекомендуемых скоростей – от неопытных до профессионалов. Каждый выбирает ту скорость, которая оптимальна как для него, так и для окружающих. Баланс, все одинаково довольны. С одной стороны мы имеем жесткий закон, принудительно вбиваемый властью в головы инфантильных подданных, с другой – ориентир для автономии и самоограничения. С одной стороны – бездумье, обман и страх наказания, с другой – взаимное удовольствие, честность и чувство ответственности. С одной – насилие и аморальность, с другой – этика и свобода. Две моральные парадигмы и два вида права. Причем в одной рост количества норм приводит к углублению приобретенной коррупции, а в другой – к укреплению врожденной этичности.

Этот результат – следствие парадоксальности правил. Запрещая что-то, они дают свободу. Но когда правил бесконечно много, запрет не отличим от его нарушения. Другой парадокс – с бесконечностью теряет смысл универсальность. Правило – шаблон поведения, на который человек опирается, чтобы лишний раз не напрягать мозг в поисках нужного курса действий. Это лишь заменитель, шаг в правильном направлении, применение чужого и не слишком пригодного решения в личной, уникальной ситуации. Правило лишь временно заменяет идеал. Но чем уникальнее и этичнее люди, тем больше они полагаются не на чужие нормы, а свою способность пользуясь ФП быстро придумать и согласовать нужное правило. Которое, однако, окажется не менее универсальным, чем уникальным. Вся жизнь человека превращается в одно сплошное следование ФП. Он стал аналогом абсолютной свободы, до которой мы наконец добрались.

Но как бы заманчиво не выглядели наши уже традиционные фантазии о будущем, они не должны туманить наш взор и лишать ясного представления об этике, как о системе строгих норм, подлежащих беспрекословному и при этом абсолютно добровольному выполнению, равно как и способах их получить и улучшить!

17 Итоговая черта

Если мне опять не изменил склероз, то это все, что я хотел сказать об обьективной этике. В ближайшем рассмотрении она должна выглядеть именно так. Ручаться за правильность, я конечно не могу, вне договора. Самое приятное, что ОЭ не так запутана, как кажется. Она, если честно, примитивна. Надо просто хотеть свободы. Это правильно потому, что насилие – неправильно. Вот, в двух словах, вся ее суть.

Однако примитивность этики не должна нас успокаивать и вводить в заблуждение. Примитивно еще не значит легко! Мы не можем точно сказать, что такое насилие, как выглядит свобода или какова на ощупь справедливость. Особенно в отношениях неизвестно с кем, где даже совесть, бывает, пасует. Ведь человек, которого не видишь, не слышишь и не знаешь – это и не человек вовсе. Что о нем беспокоится? Приходится выкручиваться, искать способы, напрягать и чувства, и разум, и волю. Но этика сама облегчает нам эту задачу. Она проводит черту – и мы понимаем, когда переступаем ее. И эмоционально, стыдом, угрызениями совести, и рассудком, когда видим – что-то не так, это уже перебор. А если самим не получается – то когда сталкиваемся с посторонним мнением, обоснованным или эмоциональным. Ибо вместе