Жив. Вернулся на работу.

Что это означало? И почему Абрамцев вот так объявился, словно и не пропадал никуда, а просто уезжал в командировку или отпуск? Исчез после того, как мама забрала картину. И вернулся после того, как Максим узнал правду о Кристине…

До рассвета он терзал себя этими вопросами, судорожно перебирал события последних месяцев, а потом вдруг почувствовал облегчение – по единому щелчку всё встало на свои места.

Отец сбежал почти девять лет назад. Люди Скоробогатова тогда первым делом обыскали мамину квартиру в Ярославле. Не нашли никаких зацепок, поверили, что Шустов-старший окончательно порвал со своей семьёй. Быть может, какое-то время следили за мамой, но потом оставили её в покое. И все эти годы искали «Особняк» в надежде, что полотно выведет их на Шустова и на то, что он украл у Скоробогатова: документы, карты, ещё одну картину, сразу несколько картин – да что бы там ни было, это уже не имело значения, будь он проклят со всеми своими великими тайнами. Важно, что прошлой осенью «Особняк» появился в предаукционном каталоге. И Скоробогатов решил действовать.

Вот почему Абрамцев легко отпустил Берга! Подписал с мамой договор и формально мог ей отказать. Проявил удивительную щедрость – отказался от выгодной сделки и даже не поинтересовался, из-за чего мама вдруг передумала продавать полотно и что собирается с ним делать. Уж конечно, поступил так не в память о старой дружбе, нет. Из страха перед Скоробогатовым. Или за плату. Но скорее из страха. Тут ведь даже пытать не обязательно. Достаточно напомнить, что случилось с Покачаловым, с Сальниковым, а главное – с его женой и дочкой. И Абрамцев идеально сыграл отведённую ему роль. Собственно, от него требовалось немного: вернуть картину владельцу, а потом наглухо исчезнуть на пару месяцев.

С того мгновения, как Максим впервые вошёл в двери «Старого века», пути назад уже не существовало. Игра началась. И Скоробогатов сделал всё, чтобы запугать маму. Человек с его возможностями при желании легко заполучил бы «Особняк» задолго до аукциона и без лишних скандалов. Однако его целью была не картина. Скандал, устроенный в аукционном доме, и мнимый покупатель, интересовавшийся полотном ещё до выставки, стали первым шагом в задуманной им партии, не более того.

Постоянный страх. Паранойя. Вот чего добивался Скоробогатов. Погром в доме, нападение на отчима, сломанные пальцы сокурсника, даже сомнительная замена преподавателя в университете – всё это было выверенной частью его спектакля. Если б они действительно хотели найти Максима по блокноту, который он оставил в реставрационной мастерской, сделали бы это тихо и неприметно. К чему устраивать цирк с появлением доцента, который, едва представившись, сразу потребовал предъявить ему списки экзаменационных репортажей? Скоробогатов знал, что Максим заподозрит неладное, увидит последовательность: забыл блокнот – появился доцент, избили Шульгу – напали на Корноухова. Увидит и испугается. И передаст свой страх маме, которая и без того будет в ужасе от происходящего.

Стоя в больнице возле мужа, видя тревогу собственного сына и разгромленный дом – видя, как рушится её жизнь, она должна была в отчаянии связаться с Шустовым, попросить его о помощи. Так думал Скоробогатов. И ошибся. Мама не знала, где сейчас отец, не могла ни позвонить, ни написать ему.

Возможно, Скоробогатов надеялся, что Шустов объявится сам – каким-то образом услышит о том, что творится в жизни его сына и бывшей жены, почувствует вину и постарается их выручить. Глупая надежда.

Паранойя не принесла результата. Всё оказалось тщетным. И на этом история должна была закончиться, но во время обыска люди Скоробогатова нашли злосчастное зашифрованное письмо. Вскрыли жёлтый конверт, прочитали: «Всё оставляю тебе», – и решили, что это всё – как раз то, что им нужно. И тогда в игру вступила Кристина.

Знал ли Скоробогатов, что у настоящей Кристины светлые волосы? Конечно, знал. Слишком детально продумывал шаги в своей партии, не мог упустить такую мелочь. И всё же прислал в Клушино Кристину с тёмными волосами. Значит, не думал, что маскарад затянется.

Мама даже не представляла, над чем Шустов-старший работал перед исчезновением. Кристина довольно быстро в этом убедилась. И сделала всё, чтобы Максим заинтересовался письмом отца, чтобы расшифровал его и не останавливался в своих поисках. Схватить его, пытать, убить – легко. Но от этого не было бы никакого толка. Добровольно Максим сделал гораздо больше. И, надо полагать, Скоробогатов хорошо знал Шустова, если сразу догадался, что одним зашифрованным письмом всё не ограничится.

Максим нехотя признавал, что Кристина, если не считать волос, хорошо подготовилась к их первой встрече. Просчитала каждую мелочь. Знала, как действовать, что говорить.

Настоящая Кристина лишилась отца – по меньшей мере, так все думали, – и в этом они с Максимом были похожи. Это должно было сблизить их. К тому же она умело вызвала сострадание. Добровольный синяк – отчаянный, но продуманный поступок. Кристина просила Максима ничего не говорить про картину Берга, не рассказывать про Русский музей. Люди Скоробогатова и так знали, что «Особняк» у Погосяна. И когда пришло время вернуть картину, просто украли её. Заодно избавились от свидетеля и лишний раз напугали маму. Едва ли Скоробогатову удалось запугать или подкупить Андрея Ашотовича – они с мамой были слишком близки…

Кристина сделала всё, чтобы сблизиться с Максимом. Заставила его усомниться в друзьях и близких. Сделала это ненавязчиво, будто ненароком. И чем больше Максим отдалялся от них, тем крепче становилась его связь с Кристиной.

То, как она одевалась, как говорила… Всё было продумано. Даже фотография на её телефоне. И мамины духи. Расчёт на то, что родной запах из детства позволит Максиму расслабиться, окончательно довериться Кристине. Это, пожалуй, было чересчур. Откуда Кристина вообще узнала о маминых духах? Хотя люди Скоробогатова могли в деталях сфотографировать их квартиру в Ярославле – в надежде потом найти что-то упущенное при обыске, а теперь воспользовались старыми снимками, разглядели на них флакон духов.

– Безумие! – Максим не находил себе места.

Расхаживал по тесной комнате гостиницы. Видел, как рассвело за окном. Понимал, что нужно вздремнуть хотя бы пару часов, однако был слишком заворожён своими мыслями. И только удивлялся, почему не понял всего этого раньше, почему так просто позволил себя обмануть.

«Дима жив…»

И ведь Кристина неплохо импровизировала. Притворялась, что слушает ту же музыку, читает те же книги. И замечательно сыграла свою роль, когда Максим познакомил её с мамой. Боялась, что мама распознает обман, но рискнула, и риск оправдался. А Максим в итоге рассказал Кристине всё, что знал. Ничего не утаил. Про отца, про детство, про его письма. Раньше не думал, что вообще решится с кем-то говорить об этом, а тут не смог себя удержать.

Впрочем, без проколов не обошлось. Проколы совсем пустяковые, но всё-таки обратившие на себя внимание. Пустой шкаф в хостеле на Маросейке. Изначальный страх перед мамой и упрямое нежелание встречаться с ней. Отказ идти в «Изиду» – Покачалов узнал бы Кристину, выдал бы её и словами, и поведением. Максим тогда посчитал это странным, ведь Кристина с такой жадностью бралась за любую возможность хоть как-то приблизиться к тайне Шустова, а тут вдруг не захотела порыться в архивах его фирмы.