– Осторожнее, командир! – сказал мне Смирнов. – Когда войдем, ничего не трогайте и не делайте резких движений!

В принципе, наверное, я мог с ним вообще не ходить, но мне, как это обычно бывает в таких ситуациях, стало жутко интересно. Дурацкое желание посмотреть на нечто невероятное, хотя чего там можно было увидеть, кроме пресловутой комбинации из трех или двух пальцев? И, кстати, действительно, при приближении к запретной избе у меня почему-то начала болеть голова, причем сильно.

Вслед за Смирновым я вошел в сени. Внутри было довольно холодно, похоже, и англичашки и их финская обслуга перепугались настолько, что боялись входить сюда даже для протопки печки, но раз уж здесь было теплее, чем на улице, значит иногда печь все-таки топили. Небось истопники из числа здешних финских солдатиков тянули по этому поводу жребий или выполняли сей вредный труд за отдельную плату.

А труд этот, похоже, был реально очень вредным, поскольку, первым делом, по моему обонянию, да еще прямо с мороза, шибануло отвратным, уже подзабытым зловонием, в стиле даже не сельского, а скорее предельно загаженного станционного нужника из постсоветских времен.

Вот же фараон энфорсиз (в смысле «Египетская сила»)!!

Конечно, я в жизни видел много дурно пахнущих мест и вещей, но вот конкретно здесь было точно не «набздели так, что окна запотели» из детского стишка, а нечто, заставлявшее живо представить, что то ли все окрестные какашки скопом пришли сюда умирать, то ли, наоборот, смерть заглянула в эту избу, чтобы покакать – таблички насчет утечки отравляющего газа именно тут, по-моему, были действительно уместны.

Отчаянно борясь с нахлынувшей дурнотой (головная боль в сочетании с подобным «ароматом» и недавним ушибом – то еще «удовольствие»), я наконец рассмотрел, что же именно воняло этим нервно-паралитическим говнищем в открывшейся моему взору обширной полутемной комнате с белеными стенами (лампочка под потолком здесь то ли горела на последнем издыхании, вполнакала, то ли изначально была менее мощной). На полу вокруг заставленного какими-то инструментами и приборами деревянного стола лежали в неестественных позах три человека в той же полувоенной форме с «британскими мотивами» – главным образом, от них-то здесь и смердело. Ну да, английские воины носят брюки, под которыми есть трусы, но, увы, это трусы, полные, сами знаете чего, и, вдобавок, не слишком свежие. Наверное, именно так должны пахнуть Тауэрский мост и Букингемский дворец в самые проблемные и наихудшие для Британской империи моменты. Хотя, если предположить, что эти господа лежали тут уже явно не один день, да еще и предварительно написав и накакав под себя (и все это естественным образом образом кисло, сохло а возможно, еще и бродило, причем довольно долго, да, плюс к этому, еще кое-где на полу было наблевано), ничего удивительного в столь убойном вонизме не было.

– Стойте, командир! – сказал мне Смирнов. Убрав винтовку за плечо и держа свой пульт в кулаке, он сделал несколько осторожных шагов вперед. А потом что-то произошло, причем настолько быстро, что я толком ничего не успел понять. Во всяком случае, у меня мгновенно перестала болеть голова, лампочка под потолком, как мне показалось, стала заметно ярче, а все три глубоко обосранных тела неожиданно оказались вовсе не на тех местах, где я их видел еще секунду назад. Например, один из них обнаружился лежащим почти у самого входа, буквально в трех шагах от меня. Выглядел он предельно хреново – синюшная рожа очень напоминала не земляка Вильяма Шекспира и Джефри Чосера а, скорее, зомби из ромеровских фильмов. При этом импортный засранец что-то бессвязно и тихо мычал, еле-еле шевеля запекшимися губами. Могу представить, как им должно быть «весело» – минимум трое или четверо суток без воды, еды и прочего. Тут и продвинутая медицина может уже не спасти – обезвоживание, трындец почкам и прочее. Хотя, если честно, уж им-то теперь точно оставалось жить совсем недолго. Пока что явным было лишь одно – «пациенты» пока еще дышали, но все так же пребывали в глубоком и полном отрубе. Так что ничего невероятного я не увидел, как ни старался, и, что самое неприятное – никаких «спецэффектов», кроме банального запаха говна.

Между тем Смирнов метнулся в соседнюю комнату. Там что-то заскрипело (крышка погреба?), и через минуту Кюнст вывел оттуда, на ходу освобождавшегося от связывающих руки веревок, своего состряпанного очередными халтурщиками из ну очень далекого будущего, близкого родственника, или «молочного брата», в сером свитере и порванных на правой коленке штанах от маскхалата. Это был третий вариант того самого, усредненного «словесного портрета русского человека», отличающийся от двух уже виденных мной «болванок» лишь мелкими деталями. Как я в общем-то и ожидал, при том, что Смирнов был шатеном, а Кузнецов – блондином, третий член их группы оказался востроносым, рыжим и с веснушками на лице. Так вот ты какой, северный олень, в смысле, Нестор Соколов, он же «Кюнст номер три», он же Нуф-Нуф. Как говориться, очень приятно.

– Ну что, нашел Нуф-Нуфа? – на всякий случай уточнил я, хотя это было понятно и так.

– Да, командир.

– Он способен действовать и вообще соображать?

– Разумеется! – отрапортовал он. Наш «найденыш» в этот самый момент, с проворством мелкого ворюги-щипача, облачался в найденные в сенях штормовку с капюшоном (возможно, от чьего-то маскхалата) и ушанку с кокардой здешних национальных цветов.

– Тогда пошли отседова, сил моих больше нет, дальше дышать этим, пусть элитным и великобританским, но все же калом. Кстати, друже Наф-Наф, засранцев добивать будем?

– А зачем? Они в любом случае не жильцы, – сказал Смирнов, быстренько собирая в свой мешок какую-то, вроде бы неприметную, мелочь со стола.

– Все, можем уходить, – молвил он через минуту.

Вдохнув полной грудью на свежем воздухе, я первые секунды был будто пьян (слабый солярный выхлоп от работающего трактора теперь воспринимался прямо-таки как экзотическое благовоние) и, покачиваясь и мало что соображая, тупо шел следом за Нуф-Нуфом, на спине у которого не было ни рюкзака, ни оружия.

Вернувшись обратно, мы не увидели на крыльце и вокруг него никого, ни своих, ни чужих. Трактор продолжал тарахтеть на холостых оборотах. В целом, все было тихо, если не считать еле слышной, отдаленной канонады, как-никак – война.

Войдя в избу, я увидел, что наш драгоценный Объект и вроде бы проявившая себя как ранимая особа летчица, освободившись от финских маскхалатов и сняв головные уборы, не чинясь, присели за стол и, не обращая особого внимания на лежащие на полу рядом с собой трупы, чего-то активно жуют. По-моему, как раз сандвичи. Ну хоть жратва зря не пропала.

– Так, – сказал я. – От лица командования желаю вам приятного аппетита. Товарищ Игнатов, сейчас пойдете вот с этим товарищем. Найдете аэросани, проверите их исправность и подготовите к отъезду. Он знает, где они стоят.

И я кивнул в сторону зашедшего в избу Соколова.

– А вы, товарищ лейтенант, – сказал я летчице. – Пойдете с нами. Автомат и прочие тяжести можете не брать.

Она с удивлением посмотрела на глушитель моего ППД, которого раньше не было, но ничего не сказала.