– Ну, в общем, да, – нехотя подтвердил свидетель. – Но Джонни Кёртис несколько раз поднимался к нам и врать ему резонов не было.

– Мистер Баррингтон и мисс Бекхайм были близки между собой?

– Они старинные друзья, инспектор.

– Как бы вы охарактеризовали их отношения, мистер Адамсон? Не замечали ли вы ссор между ними? Особенно в последнее время?

– Ничего подобного, – Филипп резко отмёл инсинуации инспектора.

Тревишем видел, что свидетель насторожился, но дожимать его не стал. Часы пробили половину восьмого, и к тому же всё, что требовалось для рапорта суперинтенданту и ордера на арест у него уже имелось.

* * *

Черноту за окнами столовой сменила серая предрассветная мгла. Тусклые лампы в пыльных абажурах сочили свет скупо, словно вот-вот погаснут – так казалось утомлённому бессонной ночью инспектору. Сидевший напротив него свидетель шестидесяти лет, родившийся в Ноттингеме и выступающий в театре «Эксельсиор» в амплуа светского льва, сейчас ничем не напоминал весельчака и острослова, как его отрекомендовала горничная Элис.

Седая щетина на его обвисших щеках походила на изморозь, веки покраснели, водянистые светлые глаза не выражали ничего – ни горя, ни настороженности, вполне уместных на допросе инспектора, расследующего дело об убийстве. Вся его внушительная фигура ссутулилась, сжалась, и роскошный стёганый халат будто увеличился на пару размеров. Те ночные часы, что Арчибальд Баррингтон провёл в одиночестве своей комнаты, стали самыми страшными в его жизни – жизни, в которой больше не было и не будет Лавинии Бекхайм. Ни в окопах на полях Фландрии, ни перед наступлением на противника, многократно превосходившего численностью, ни перед выходом на сцену в самом захолустном городишке – нигде и никогда он не ощущал этого беспредельного леденящего ужаса перед грядущим. Ужаса, к которому примешивалась едкая горечь о несказанном и неуслышанном. О непрожитом. «Теперь так будет всегда, и этого уже не изменить», – подсказал ему внутренний голос, и он согласно кивнул, будучи не в силах оспаривать эту истину.

– …есть вы всё-таки покидали комнату миссис Бенджамин?

– Что, простите? – свидетель с трудом сфокусировал взгляд на инспекторе.

– Я задал вам вопрос, мистер Баррингтон, и в ответ вы кивнули. То есть вы всё-таки покидали комнату миссис Бенджамин прошлым вечером до того, как тело мисс Бекхайм обнаружила горничная?

– Я не помню. Мне кажется, что нет.

– Так нет или всё-таки да? Подумайте хорошенько.

– Может быть, – покорно кивнул свидетель, стремясь избавиться от докучливых приставаний чем-то неприятного ему полицейского.

Тот явно имел военное прошлое, и какая-то мелочь в его осанке или манере держаться вызвала к жизни смутное воспоминание. Арчи, по роду профессии привыкший отмечать для себя в людских характерах типичные черты, вдруг, следуя наитию, невпопад спросил:

– Кавалерия, инспектор?

Тот удивлённо заморгал.

– Так и есть, мистер Баррингтон. Мы что, уже встречались?

– Долго же мы вас тогда ждали… Но прошу, инспектор, продолжайте.

– Мистер Баррингтон, в ваших интересах сосредоточиться на моих вопросах, – нахмурился Тревишем. – Какие отношения вас связывали с мисс Бирнбаум, погибшей в результате несчастного случая? И виделись ли вы с мисс Бекхайм наедине незадолго…

…Дальнейшие расспросы ни к чему не привели. Свидетель категорически отрицал свою связь с танцовщицей, а на остальные вопросы отвечал по-прежнему односложно, и чёткой картины произошедшего из его показаний не следовало. Казалось, перед инспектором сидел сломленный и, в общем-то, равнодушный к своей дальнейшей судьбе человек, но Тревишем не забывал, что имеет дело с артистом, много лет дурившим головы зрителям, и не верил ни одному его слову.

Однако впереди его ждала награда. Запятнанный кровью жертвы платок лёг на стол, и признание поставило точку в предварительном следствии.

– Эта вещь принадлежит мне, инспектор, – не стал запираться Арчибальд Баррингтон.

Он сидел, подавшись вперёд, неотрывно глядя на вещественное доказательство собственной вины, а инспектор с удовлетворением от хорошо проделанной работы дописал в рапорте для суперинтенданта: «…признание подозреваемого о принадлежности улики № 1 подтверждается показаниями двух свидетелей (см. протокол допроса № 9 и № 10)…».

* * *

– Спешу вас обрадовать, мисс Адамсон. Дело раскрыто. Вы можете считать свою деятельность осведомителем детективного отдела камберуэллского дивизиона оконченной, – весело сообщил инспектор Оливии, как только она вошла в столовую и осторожно присела на шаткий стул, чудом не развалившийся до сих пор.

Сержант Гатри взглянул на неё с ухмылкой. Слова инспектора прозвучали музыкой для его ушей, и он не дал себе труда это скрывать.

– Но, сэр…

– Вы, мисс Адамсон, оказали неоценимую помощь в деле о хищении ценного экспоната, – инспектор мог себе позволить это преувеличение, так как пришёл в самое благостное расположение духа и уже мысленно представлял благодарность суперинтенданта, новое назначение, кабинет на набережной с видом на Темзу и в помощниках расторопного сержанта, который не сопит за спиной, как бульдог, страдающий астмой. – Можете на днях зайти в участок, расписаться в ведомости и получить причитающееся вам вознаграждение.

– Вы нашли убийцу, инспектор? И жемчужину?..

– Убийца найден, жемчужина найдётся чуть позже, как только я получу ордер на арест, и преступник будет заключён под стражу. Долго он запираться не будет, – бодро пообещал Тревишем, лучившийся оптимизмом, Оливия же, промаявшаяся всю ночь без сна в ожидании допроса, напротив, соображала туго.

– Могу я узнать, кто это, инспектор?

– Вы всё узнаете через пару часов, мисс Адамсон, – Тревишем подмигнул ей, точно предвкушал устроить небывалый сюрприз. – А пока можете спокойно отдохнуть, набраться сил… И вас, и всех остальных вызовут на дознание, но это всего лишь формальность, не более того. Если бы вы только знали, мисс Адамсон, как я счастлив, что больше нет нужды впутывать вас… ну, и вашего брата, конечно, – после секундной заминки прибавил он, – в это дело. Боюсь, ваш отец никоим образом этого бы не одобрил, – и он рассмеялся. – В следующем году он выступает в Альберт-холле с большой музыкальной программой – Моцарт! Гайдн! Вивальди! – и мне, признаться, было бы…

– …Преступник сознался? – словоохотливость инспектора вызвала у Оливии самые тягостные подозрения.

– Почти, – сухо ответил Тревишем, но, взглянув на девушку и истолковав её хмурый вид по-своему, смягчился: – Поверьте, мисс Адамсон, вам не в чем себя винить. Преступник непременно получит по заслугам. О, избежать правосудия у него никак не выйдет! – и он злорадно усмехнулся. – Улик для присяжных вполне достаточно, да и вести это дело, скорее всего, будет судья Бриггс, а он терпеть не может балаганных шутов.

– Вы уже определили время, когда наступила смерть, инспектор? Могу ли я узнать заключение полицейского врача?

– Это оказалось довольно затруднительно, мисс Адамсон, – теперь Тревишем уже не скрывал своего недовольства её настойчивыми