Порохова. Хабиба, проследив за ними, тоже загрустил, Рубик невозмутимо лузгал семечки, от него слегка попахивало, не сивухой, вкусным, смахивало на коньяк. Порохов ждал, молчаливо следил за тем, как колышется лёгкое пламя за стеклом лампы, протянул руку, подкрутил, чтобы не коптило.

– Подметили, в каком составе собрались? – так и не отрывая глаз от огня, спросил наконец он.

– Боевой состав, – начал ретиво Тимоня и осёкся, – только Жорика нет…

– А его и не должно быть, – будто подсказал Порохов, – соображаете?

– Тогда уж, – запинаясь, погадал Седой, – Аргентума бы надо?… Что-то я его не вижу… И – комплект.

– Серебряного не хватает, – кивнул, соглашаясь, Порохов. – Верно, пацаны. Я собрал тех, кто со мной за цацками ходил. Почти всех. Окромя одного. А Жорика зачем в наши прошлые тайны посвящать? Ему забот нынешних хватает.

– Всё-таки банк будем брать? – засветился лицом Седой. – Осилим?

– Мы в банк не полезем. – Порохов, хмыкнув, поморщился. – Как у тебя всё легко, Седой! За это верный вышак дадут. Или охрана пристрелит. Хрен редьки не слаще.

Тимоня не сводил с командира влюблённых глаз.

– Сколько раз я вас на дело водил? – Порохов обвёл всех настороженным взглядом. – И без осечек. Верно? Без потерь.

– Верно, чего там. Правильно говоришь, Порох, – закивали за столом.

– Так что в банк нам лезть ни к чему. Мы свои гроши тихо возьмём. Как прежде. Без крови. Вы знаете мои правила, я смерти не люблю.

– Как же, Эд! – Тимоня подпрыгивал от нетерпения. – Как же банк? Когда?

– Уймись! – осадил его Порохов. – Все подробности узнаете позже. Жорик уже начал работать по моему указанию. Собирает необходимые сведения и информацию. Вас я собрал по другому поводу. Догадались уже, наверное? Или плутаете в потёмках?

– Говори, Порох! – привстал, напрягся Седой. – Не мотай нервы.

– Неужели никто из вас так и ни о чём не задумался?

Но этот вопрос вожака озабоченности на лицах его товарищей не вызвал.

– Весь бимб[41], всё рыжьё[42], что взяли мы на прихват, цацки разные, которые с баб галстуков[43] надёргали и вспороли медведя[44], Арону старому пропулить не удалось. Говорил я вам об этом прошлый раз.

– Это что же? Гнилую восьмёрку[45] подставил Аргентум? Поэтому и сам не заявился? – подпрыгнул, сжав кулаки, шустрый Хабиба.

За ним вскочил с места и Седой.

– Тихо! – рявкнул Порохов и ударил кулаком по столу так, что лампа едва не свалилась; бросился Тимоня, уберёг, схватив обеими руками, поднял над столом.

– Не о том речь. – Порохов понизил голос, дождался, пока Седой и Хабиба утихомирятся. – Аргентума я не позвал. А в Ароне не сомневаюсь. Пока жив он был, встречался я с ним.

– А теперь что? Кто его убил, Эд? А племянника? – Тимоня так и застыл с лампой в руках, выкатив глаза на командира.

– Сгинь! – не сдерживая гнева, отмахнулся Порохов от него. – Потом об этом. Я о бимбе нашем…

– Не встревай, Тимоня! Сиди тихо, рыжий! – зашикали на адъютанта со всех сторон.

– Знаете, каких лавов наше рыжьё стоит! – Порохов обвёл братву впечатлительным взглядом.

– Не тяни, Порох! Что за дела?

– Тысячи косых – и тех не хватит! Вот каких галстуков мы накрыли!

– С них не убудет! Это же хорошо, Эд! – повеселились за столом.

– Хорошо-то хорошо. Да нам никакого навара. Не нашлось купцов купить наше рыжьё. Арон и так, и сяк бился, а жлобы не пошевелились. Может, и есть на дне, да опасаются. Засветиться не желают.

– Мурмулеток[46] нет! – зашёлся в ядовитом смехе Седой, толкнув в бок локтем Хабибу. – Век не поверю!

Хабиба и Рубик тоже вылупили глаза на вожака, толстяк даже семечки грызть перестал.

– Давай в Армению сгоняю, дорогой! – вытянул Рубик руку к Порохову. – Своей мамой клянусь! Дня мне достаточно, привезу акча сколько скажешь. Всё наше рыжьё возьмут. В Ереване любят его больше жизни…

– Сиди, дундук! – оборвал его Порохов, наградив злым взглядом. – Ездил ты уже один раз! В Баку. Накрыл нас с икрой. Я в том деле ещё точку не поставил.

И Рубик обмяк, прижался к столу, про семечки забыл.

– Вот! – Порохов распахнул ворот рубахи, вытащил с груди золотой знакомый всем крест на цепочке. – Я вам уже его показывал. Думаете, я его красоваться таскаю?

Все подавленно молчали, но на крест поглядывали с завистью.

– Деть некуда. – Порохов запахнул рубаху. – И всё рыжьё наше мёртвым грузом лежит. Не сбыть нам его в этом паршивом городе, а может, и в стране этой.

– За бугор бы! – выпалил в запале Тимоня. – Там капиталисты чёртовы враз с руками и ногами оторвут.

Братва дружно заржала над бесхитростной шуткой.

Порохов с удивлением уставился на мальчишку, не веря своим ушам, покачал головой, посерьёзнел, задумался; глядя на него, примолкли остальные, ожидая, лишь повизгивал ещё Седой.

– Вот. – Порохов ткнул в Тимоню пальцем. – Устами младенца глаголет истина. А? Вот о чём я хотел вам сказать. А этот шкет меня опередил.

– Да брось ты! – Седой, всё ещё давясь от смеха, замахал на Порохова руками. – Куда нам? Какой бугор? Как туда добраться?

– А что? Чем шайтан!.. – выскочил из-за стола Хабиба. – Чем шайтан не парень!

Вёрткий, как волчок, он крутанулся вокруг себя, присел два-три раза в немыслимом танце, наяривая ладонями по груди, коленкам, а в конце и по голове прихлопнул.

– Что мы, лыком шиты? – заорал татарин, сверкая глазами и лыбясь во всю свою хитрую физиономию. – Махнём, джаным, за бугор! Будем жить – не тужить! В свободе купаться!

– Только там, братва, за бугром! – твёрдо сказал Порохов, подмигнув Хабибе. – Там мы весь свой товар сбросим! Риск есть. Но здесь нас быстрее схватят! И уж жалости не жди! К стенке поставить могут.

– За что к стенке? – рванулся из-за стола Седой к Порохову. – Мы никого рукой не тронули, когда штопарили[47]. Сами отдавали. Аргентум с Рубоном зимой мента замочили. Морду набили да пушку слямзили. Но они вдвоём были. Вот пусть и чалятся за своё! А мы при чём?

– Я рукой мента не касался! – задрал голову Рубик. – Это всё сумасшедший! Это Аргентум, гад! И пушку он забрал. До сих пор у него.

– Вот за мента да пушку и влепят вышак! – жёстко выпалил Порохов. – А за вас, козлов, нам достанется!

– При чём здесь мы? – подал голос и Тимоня. – Каждый за себя!

– Нет, братва! – перекрикнул всех Порохов. – Отвечать придётся всем. В разной мере, конечно. Митрополит[48] решит.

– Кто? – не понял и присел от испуга Тимоня.

– Судья, – сплюнул ему под ноги Седой. – Только я за