Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Обрез тебе не понадобится больше, Жорик, – убеждал Порохов Одоевцева. – Аргентум мой. А денег хватит надолго. Да и ни к чему нам пушки. Без них легче на душе. Не люблю я смерть.
– А как же Аргентум?
– То – другое дело.
– А откуда у него пистолет взялся?
– Ты не из милиции, брат? – улыбнулся Порохов. – Любопытным стал. Не узнать после сегодняшнего.
– Он у нас орёл! – суетился Тимоня.
– Орёл – не орёл, а обрез не отдам, – хмуро сказал Одоевцев. – А вот выпить хотелось бы. Голова что-то раскалывается. Переволновался я.
– Тимоня, неси! – мигнул Порохов адъютанту. – А Ксения где? Кассир нужен. Сейчас посчитаем.
– Они с Бовари шмотки наши жечь пошли.
– Зачем жечь?
– Надёжней.
– А твой обрез где? – уставился Порохов на Тимоню, когда выпили водки.
– И я схороню, Эд. Могила. Не беспокойся.
– Ну вот что, братва. Я смотрю, вы быстро хамить начинаете. Почуяли, что я ни рукой, ни ногой. Это ведь всё пройдёт. У меня правая тяжёлая.
– Ну что ты, Эд, – заскулил Тимоня.
– Чтобы обрез похерил! Понял?
– Да ладно.
– Не ладно! Сегодня же выбросишь в выгребную яму! А ты проследи! – Порохов глянул на Одоевцева.
– Считай, уже в дерьме ствол, – тихо доложил тот.
– Ну, давай, открывай мешки-то, – улыбнулся ему Порохов.
Тимоня, опережая товарища, с ножом наперевес бросился потрошить мешок, с которого не спускал восторженных глаз. Этот был побольше, но не гремел.
– Тише ты, деньги не повреди! – остерёг его Порохов.
– Свои! Разве я позволю. – Тимоня обнял мешок, как девок никогда не тискал. – Мотоцикл себе куплю, как у тебя, Жорик, «Панонию».
– Шевелись, – поторопил его Одоевцев, помогая.
Наконец, содержимое мешка открылось их горящим глазам. Свершилось, ради чего не спали ночей, чем грезили, о чём мечтали, ради чего рисковали!
Одоевцев глянул и даже отстранился. Деньги были разные, в банковской упаковке. Бумажные, мелкой купюрой, всё трёшки в пачках, пятёрки, червонцы. Жёлтые, красные, пёстрые, они мельтешили в глазах, сливались, казалось, от этой кучи денег исходил неприятный телесный запах, как от застоявшихся мужских сапог или солдатских портянок. Его стошнило, он прикрыл рот рукой и шагнул к окну. На него не обратили внимания. Тимоня вгрызся в кучу обеими руками, приподнял груду пачек, она посыпалась у него вниз, между пальцев в мешок, рассыпалась на пол.
– Вот они, денежки! – орал, бесновался Тимоня.
Порохову хватило и одного взгляда. Он кисло поморщился и отвёл глаза.
– Жорик, лохонули тебя, – тихо сказал Порохов.
Никто его не слушал.
– Жорик! – позвал он.
– Ну чего?
– Лопухнулись вы.
– Что ещё?
– Денег-то там тыщ двадцать. Не более. А где ж обещанные?
– Ксения же говорила, тысяч восемьдесят-сто завод получает за раз?
– Вот у неё и спрашивай.
– Пересчитаем, Эд? – крикнул Тимоня. – Тут их вон сколько! Тысячи! Почему двадцать?
– Ну считай, считай. – Для Порохова, похоже, всё было ясно.
«Сирена»
Вот и случилось то, чего опасался генерал, но с содроганием ждал изо дня в день. В области снова громыхнуло, да так, как никогда не бывало.
Среди белого дня неизвестные в чёрных масках совершили вооружённое нападение на заводской автобус, перевозивший зарплату из банка.
Ближе к обеду позвонили из уличной будки. Не представились. Дежурный по управлению капитан Каргин подскочил от первых слов, перекладывал трубку, как будто она была горячей, из одной руки в другую, тревожно поглядывал на помощника и пытался сам говорить. В телефоне трещало, звенело и что-то дребезжало, пропадая и периодически появляясь вновь. Слышно было, как трубка несколько раз падала из рук. Женщина кричала вне себя, ругалась и плакала.
– Вы потерпевшая? – пробовал сам кричать в трубку Каргин. – Свидетель? Кто вы?
В трубке послышались другие голоса, мужчина кому-то советовал, повизгивала собака, снова женщина кричала о дыме, гранатах, бандитах в масках, ясно охнула и запричитала горестно, как по покойнику у гроба, потом Каргин различил: «Там ничего не слышат», «Будь проклята эта милиция!» и «Вечно не дозвониться», – после чего пронзительно запиликал отбой.
Каргин подождал минуты две, больше не звонили, набрал по внутреннему приёмную, секретарь велела ждать: Максинов занят, говорит с облисполкомом.
– Происшествие! – взвился Каргин. – Что-то серьёзное. Вроде разбоя!
– Вот и разберитесь, а потом соединю, – отбрила она его и отключила телефон.
– А-а-а, мать вашу! – Каргин кивнул помощнику, – Андрюша, посылай опергруппу на выезд: Гилязская улица!
И кинулся сам по коридору на второй этаж.
Как ни сверкала глазами брюнетка в приёмной, Каргин влетел в кабинет генерала и гаркнул с порога:
– Разрешите доложить, товарищ начальник управления! Происшествие в городе!
– Что? – оторвался тот от телефонной трубки.
– Разбойное нападение на автобус. Везли зарплату на завод. Неизвестные вооружены. Забросали автобус гранатами или дымовыми шашками. Есть жертвы.
– Ты что мелешь, капитан?
– Не понял, товарищ генерал.
– Какие гранаты? Откуда?
– Она кричала.
– Чтоб больше не слышал. Кто звонил?
– Похоже, пострадавшая. Из будки.
– Что ещё?
– Я выслал опергруппу.
– Поднять по тревоге весь оперативный состав! Заслон на дорогах! Объявить перехват!
Через минуту милиция области была поднята по тревоге «Сирена». Руководителей подразделений срочно собрали в кабинете Максинова. Генерал, багровый и грозный, все двадцать минут простоял на ногах, размахивая руками, не сдерживаясь, орал:
– Дождались!.. Ни наши следователи, ни сыщики!.. Как я в глаза народу смотреть буду…
Курасов, поёживаясь,