Я проверила ловушки — в одну попался крупный бобр, четыре другие пока были пустые. Вытащив бобра из ловушки, я присела рядом и перекусила — кусок хлеба, рыба, вода. С востока надвигалась темная туча — скорее всего, не сегодня — завтра должна была нагрянуть буря. Я ушла от дома не так далеко, но возвращаться не намеревалась. Рядом с волчьими норами есть большой охотничий дом, с печкой и двухъярусной кроватью, можно будет остаться там. Не могла я видеть лицо матери, которая, оказывается, все знала. Не могла слышать ее голос, тихий и полный вины. Она должна была мне сказать. Если бы я узнала раньше…

Я подняла голову, услышав хруст ветки под чьей-то ногой. Оглядевшись по сторонам, я увидела лося, вышедшего из леса. Грациозное животное посмотрело на меня с невозмутимостью йога, развернулось и снова исчезло в сплетении ветвей. В лесу я почти ничего не боялась. Близость к волчьим норам играла на руку — притворщики ревностно охраняли свою территорию, и даже если я наткнусь на одного из них, опасности не будет. притворщики знали по запаху каждого деревенского жителя. Волчата часто охотились с нами, иногда мы даже играли с теми, кто еще ни разу не обратился, устраивали шуточную возню на снегу, даже позволяли вцепиться себе в рукав. После первого обращения, когда волчата впервые становились людьми — в этом мире притворщики рождались волками — уже следовало быть поосторожнее. Человеческая природа накладывала свой отпечаток на характер: притворщики становились более агрессивными, более злыми, иногда могли просто не подпустить к добыче, которую еще малым лунокругом ранее делили поровну с людьми. Тогда пути волчат и человеческих детенышей расходились.

Я не надеялась наткнуться здесь на волков, так что бояться нужно было только хищников поменьше. Даже медведи не рисковали заходить на территорию, отмеченную первым притворщиком стаи, благо огромный запретный лес мог накормить едой всех животных, не создавая им проблем. Только рыси не уважали чужих запретов и не делали своих. И, если выбирать между озлобленным волком и обезумевшей от ярости кошкой, я бы чаще всего выбрала волка. К счастью, с волками сражаться мне не приходилось. Только бок о бок — в тот день, когда на деревню напали джорнаки.

Я прикинула вес пойманного бобра в единицах веса обоих знакомых мне миров. Сорок шесть лотуриев — около двадцати килограммов. Отличная добыча. Я уложила тушу на санки и, привязав ее веревкой, чтобы не слетела, направилась выше, в гору.

Короткий зимний день уже клонился к закату, когда я забралась на холм, с которого открывался чудесный вид на волчьи норы, прилепившиеся к склону горы и на лес, уходящий далеко на север. Я почувствовала себя совсем как в тот последний день на Земле — готовой к полету, оттолкнулась от склона палками и, пригнувшись, понеслась вниз, открыв глаза навстречу ветру.

Но и Одн-на не очень здорово владела лыжами. Уже на первом камне я подпрыгнула, споткнулась, крутанулась в воздухе и приземлилась прямо в снег лицом, ахнув от пронзившей руку боли. Опершись на кисти, я приподнялась и встала на ноги, ругая себя на чем свет стоит. В перчатке была дыра, через которую сочилась кровь. Стащив ее, я увидела небольшую, но болезненную ссадину на ладони, а замотать ее мне было нечем. Придется, видимо, как и планировала, идти к охотничьему дому, перевязать руку и обработать ее, чтобы не занести инфекцию. Уж что-то, а инфекция была мне знакома.

Я промыла рану снегом и надела перчатку со здоровой руки. Если я не хочу, чтобы через час ко мне прибежали все хищники округи, мне надо добраться до дома и перевязать ее, как положено.

Было больно, но терпеть было можно. Сжав зубы, я устремилась к кромке леса, за которой начиналась низина. В ней, где-то километрах в пяти от моего теперешнего местонахождения, был скрыт охотничий дом. Я надеялась добраться туда засветло.

В лесу идти на лыжах снова стало тяжело, но я не стала останавливаться и снимать их. Рука пульсировала, набухая тяжестью, я подозревала, что ладонь уже вся в крови. Поудобнее закинув ружье за плечо, я огляделась, определяя ориентиры.

Уставившиеся на меня волчьи глаза повергли в ступор.

Волк стоял совсем рядом, буквально в десятке шагов. Морда размером с мою голову выражала любопытство. Желтые глаза оглядели меня с ног до головы, волк отвернулся и сделал шаг прочь, и тут ветер, доселе дувший от него, переменился.

Волчья морда ощерилась зубами с мой палец длиной в мгновение ока.

— Я своя, — сказала я громко, зная, что в этом состоянии волк, хоть и не думает сложными предложениями, но речь понимает. — Я из деревни.

Он зарычал, глядя на мою вскинутую в приветственном жесте ладонь.

— Позволь, я пройду, — сказала я, делая шаг вперед.

Наконец, волк вышел из-за деревьев. Это был настоящий красавец — почти мне по грудь ростом, темно-серого цвета, с серебристым хвостом и мощными лапами. Так вот как выглядит моя потенциальная смерть, сказала я себе. Бежать было бесполезно — лыжи превратят мой бег в неуклюжее падение. Я завела руку за спину, нащупывая ружье, и волк снова зарычал.

Черт, да это же еще совсем щенок.

— Слушай, я не хочу стрелять, но если ты меня вынудишь…

Он прижал уши и чуть присел, готовясь к прыжку. Я одним движением извлекла ружье из-за спины и прицелилась.

— Не смей.

И он прыгнул.

Если бы я не вспомнила Одн-ну, к моменту, когда волк оторвал задние лапы от земли и взлетел в воздух, я лежала бы в обмороке. Но Одн-на знала, что такое — сражаться с умеющей убивать рысью. Она знала также, что перед ней не просто волк, не просто животное, учуявшее запах крови, но ребенок, подросток, не умеющий еще с этим запахом справляться. Я выстрелила, и волк упал на меня, придавив своей тушей. Тут же он заскулил и откатился в сторону, пытаясь встать на ноги и снова жалобно скуля. Пуля поцарапала ему бок, достаточно легко, но достаточно серьезно, чтобы лишить волчонка желания напасть снова. Я несколько минут полежала на земле — он выбил из меня дыхание.

Перевернувшись на живот, я наклонилась и пожевала снег, чтобы прийти в себя, потом заставила себя подняться. Волк бился на земле, окрашивая ее своей кровью. Я увидела, что рука моя все-таки дрогнула, и что пуля засела в шерсти, не очень глубоко, но все же — и волк, плача почти человеческим голосом от боли, пытается подняться на ноги и не может.

Увидев, что я смотрю, он оскалил зубы.

— Ну же, — сказала я беззлобно. — Перестань, я хочу помочь тебе.

Я опустилась на колени перед раненным животным и протянула руку, но волк вдруг рыкнул, и зубы клацнули в опасной близости от моей руки. Я едва успела увернуться — он вскочил на ноги и бросился на меня. Волчья пасть оскалилась уже у моего лица. Я обеими руками толкнула волка в живот, он взвыл так, что эхо разнеслось на километры вокруг, и вдруг отскочил прочь и упал в снег, задергавшись в судорогах.

Забыв о боли и крови, я оказалась на ногах в два счета, но мои худшие опасения уже подтвердились — прямо передо мной на снегу разворачивалось одно из самый странных в таинственных зрелищ во Вселенной.