— Я пришел, чтобы предупредить тебя, твое величество, и все панство ошмянское о предательстве.

— Да как ты посмел… — Новопосвященный пан герба Молотило прищурился, сгорбился — вот-вот бросится в драку.

— А тебя, Сыдор, песий хвост, вообще никто не спрашивает! — рявкнул Ярош.

— Беда, твое величество, — громко произнесла Велина. — Загорье на пороге!

— Мне это и так известно… — озадаченно проговорила Аделия. Оглянулась на ближних рыцарей, как бы в поисках поддержки.

Пан Добрит не стал церемониться, прыгнул одним махом через стол.

— О каком предательстве ты говоришь, пан Годимир из Чечевичей?

— О предательстве, которое замыслил вот это мерзавец, — твердо, глядя Сыдору в глаза, отчеканил драконоборец. — Обманом втерся в доверие ее величеству и всему панству ошмянскому.

Разбойник шагнул было вперед, но пан герба Ворон остановил его, придержав за плечо:

— Погоди, пан Сыдор. Сдается мне, пан Годимир не в себе. Вот так вот. Тут разобраться надобно, а не за железки хвататься. А ты, пан Годимир, остынь. Чтоб такими обвинениями бросаться, надобно веские доводы приводить. А иначе хула получается и клевета. Вот так вот!

— Доводы? Ну, что же, я готов. — Драконоборец обвел взглядом собравшихся. — Готово ошмянское панство и ты, королева, выслушать меня?

Рыцари за столами, вскочившие на ноги при первых словах словинца, зашумели. Кто-то кричал: «Готовы!», а кто-то, как рыжий Иржи из Пищеца, — «Вон! Гнать!»

— Да что его слушать! — голос Божидара загремел над самым ухом. — Приперся голоштанный рыцарь, сброд какой-то с собой приволок! Вон — подсыл первейший загорский с ним! И девка-воровка!

Каштелян протянул лапищу, пытаясь сграбастать Велину за шиворот, как щенка.

В этом была его ошибка.

Девушка легко увернулась, чуть-чуть наклонившись. Ткнула концом посоха. Твердое дерево врезалось пану Божидару под ложечку. Хоть и дороден был пан каштелян, а не выдержал удара — хрюкнул, согнулся. Велина, шагнув в сторону, присела и с разворота заехала палкой ему под колени. Как косой подрезала. Божидар охнул и уселся. Да так, что, кажется, донжон замка содрогнулся от основания до зубцов.

— Я — сыскарь! — отчетливо произнесла девушка. — Вот мой знак! — В ее высоко поднятой руке блеснула бляха с трудноразличимой гравировкой. — Я имею право свидетельствовать перед любым государем от Студеного моря до Усожи.

Пан Добрит дернул себя за ус:

— Сыскарь-то ты сыскарь, а что ж ты так с благородным паном?

Божидар, сидя на полу, дышал с присвистом и тряс головой, словно припадочный.

— Говори, пан Годимир, — вместо ответа посторонилась Велина, пропуская словинца вперед.

— Панове! И ты, твое величество! — начал рыцарь. — Присутствующий здесь Сыдор из Гражды повинен в сговоре с загорцами. Один из них в его хэвре ходил, чародейством занимался вопреки завету Господа. Вместе они казнили лютой смертью четверых святых отцов, которые явились к разбойникам, дабы усовестить их! — О том, что умерли трое из четверых и кем оказался старший иконоборец, Годимир благоразумно умолчал. — После чего хотели и меня с моим проводником…

— Да какой проводник?! Это же Ярош Бирюк — душегуб и кровопивец! — выкрикнул Сыдор, борясь с паном Добритом, не дающими ему вытащить меч.

— А я и не скрываюсь, — с веселой злостью откликнулся Ярош. — Грабил я и воровал. Было дело! Но людей невинных не резал никогда. А Сыдор с его хэврой переселенцам пальцы с кольцами рубили, уши с серьгами резали…

— Обозы чародейством злым жгли! — вставил Годимир.

— А еще горным людоедам трупы отдавали! — выкрикнул Ярош, взмахивая кулаком. — С пособниками своими — Якимом и Якуней! Что скалишься, кабанья морда? Не так разве было, елкина ковырялка?

— Нас с Ярошем, — вновь взял нить рассказа в свои руки рыцарь, — Сыдор тоже извести хотел. А для того в полнолуние подвесил нас в лесу, словно приманку… Только приманку для волколаков!

Ошмяничи охнули. По рядам рыцарей пробежал ропот.

— Когда б не сыскарь, обглодали бы наши косточки в лесах у Запретных гор. Что, Сыдор, не ждал, что я вернусь?

Вожак хэвры почти вырвался из рук Добрита, но тут на помощь пану герба Ворон пришел Криштоф Черный Качур. Вдвоем им удалось придержать с рычанием отбивающегося Сыдора.

— А оставив нас в лесу, пошел он со всеми своими людьми и чародеем Вукашем прямиком к боярину Бранко из Кржулей, который во главе загорского войска стоит. Тому у меня тоже свидетель есть. Вот он! Олешек из Мариенберга, известный шпильман.

— Разобраться еще, что он сам у загорцев делал! — срываясь на визг, выкрикнул пан Езислав герба Мантихор.

— Что я делал, за то я отвечу! — звучно, будто выступая перед поклонниками, проговорил Олешек. — Я свидетельствую, что Сыдор к загорцам свой отряд привел, получил от них оружие и задание — идти впереди всех на Ошмяны. А здесь он ворота открыть врагам должен!

— Врешь, курва твоя мать! — вращал глазами вожак. — Не было меня у Бранко. А ты сам ошивался все время у рабро Лойко герба Красный Орел… — Тут он понял, что сболтнул лишку, запнулся и с утроенной силой рванулся из рук Добрита и Криштофа.

— Видите, панове, он уже проговорился! — возвысил голос Годимир. — Он на жаловании у короля Момчило, не иначе. Или у самого боярина Бранко. А переходя мост через Ивотку, хэвра Сыдора перебила стражников ломышанских. А с ними убили жестоко двух рыцарей, посланных королевой Аделией в Ломыши. Пана Стойгнева герба Ланцюг и пана Тишило герба Конская Голова!

Вот тут уж ошмянские паны не выдержали. В их дружном крике Сыдор не услышал для себя ничего обнадеживающего. Многие схватились за мечи.

— Смерть! — громче всех надрывался королевич из Пищеца. — Смерть предателю!

— Теперь ты понял, пан Иржи, чьих рук дело те сожженные телеги на дороге? — подлил масла в огонь словинец.

— Смерть!

— На кол!

— Камень на шею и в омут!

— Конями порвать!

— Смерть предателю!

— Тише, панове! — надсаживая горло, заорал пан Добрит. — Он хоть и вор, и изменник, а теперь в рыцари посвящен. — Ошмянский мечник взмахнул рукой и… выпустил Сыдора.

Разбойник лягнул под коленку пана Криштофа, сунул локоть в лицо согнувшемуся рыцарю в васильковой суркотте и прыгнул вперед, выхватывая на ходу меч. Отрешенно стоящую Аделию он смел с пути, словно соломенное чучело, и не заметил.

Вид Сыдора не оставлял сомнений в его намерениях — горящие ненавистью глаза, перекошенный рот. Он двигался быстро, очень быстро. И все же за несколько ударов сердца, потребовавшиеся ему для трех длинных, скользящих шагов, Годимир успел вытащить меч. Ни о какой удачной атакующей стойке речь уже не шла. Словинец взмахнул мечом снизу вверх, немыслимым напряжением рук опровергая распространенное мнение о проигрышности стоек «последней надежды».