Зубов пришел в себя, когда самолет приближался к склону холма с угрожающей быстротой. Он потянул на себя ручку управления самолетом, задрал нос к небу. Перегрузка вдавила Панову в кресло, голова и руки мгновенно налились тяжестью. На несколько мгновений мир пропал из виду. Впереди полупрозрачный полукруг, очерченный пропеллером, и ровное полотно голубого неба. В следующую минуту Зубов спикировал, выровнял машину, стал виден горизонт, подернутый голубой дымкой, дальние холмы и близкая земля. Далеко, где-то в конце равнины затерялся всадник на серой лошади.

– Это он, – к Зубову вернулся потерянный голос. – На лошади, это он. Слышь…

Панова зажмурила глаза, открыла их, и уставилась на альтиметр. До земли семь метров, пять. Всадник на белой лошади виден лучше, самолет стремительно нагоняет его. До земли всего… Резкий порыв восточного ветра сносит самолет вправо, заваливает его на сторону. Но Зубов не дает Табаго уйти в избыточный крен, перемещая рычаг влево. На крыльях пришли в движение элероны. Панова подумал, что подобные трюки хороши, даже забавны на высоте метров в сто или выше, но не на бреющем полете, когда налетевший порыв ветра может ударить самолет о землю.

– Что ты задумал? – крикнула Панова. – Поднимайся выше. Мы разобьемся.

– Не сейчас, – не поворачивая головы, ответил Зубов. – Теперь он мой.

– Мы разобьемся.

– Заткнись, дура.

Зубов увеличил скорость и снизил высоту на один метр. Вибрация усилилась, самолет мчался над самой землей, перед глазами мелькание песка и рыжих проплешин выжженной травы. Высота два с половиной метра. В двадцати метрах перед собой Панова видела спину наездника, вьющиеся на ветру волосы, рубаху, вздувшуюся пузырем. Батыров ведь знает, определяет по звуку, что самолет висит на хвосте, стремительно приближается. Но почему он не пытается маневрировать, резко изменить направление, уйти в сторону? Он скачет по прямой, будто ничего не замечет. Будто оглох.

Солнце било в глаза. Панова опустила защитный козырек. Она сжала зубы и подумала, что теперь, в этой ситуации ничего не может изменить. Всадника и самолет разделяли считанные метры. Хорошо виден оторванный воротник рубахи, руки наездника, вцепившиеся в лошадиную гриву. Два метра…

Фарад Батыров оглянулся только однажды. Он увидел за спиной огромную тень самолета. Поднял голову кверху. Прямо за спиной на расстоянии вытянутой руки крутились лопасти пропеллера. Батыров хотел спрыгнуть с лошади, но не успел и пошевелиться. Только рукой взмахнул.

Панова перевела взгляд на руки ладони Зубова, сжимавшие ручку управления. Запястья кажутся спокойными и расслабленными. Но вот одно едва уловимое движение штурвалом. Самолет словно споткнулся на лету, дернулся и ровно пошел дальше. На лобовое стекло брызнула густая багровая кровь. Размазалась по плоскости стекла, разделилась на сотни и тысячи мелких капель. И снова перегрузка вдавила Панову в кресло, самолет стремительно набрал высоту, развернулся. Лена посмотрела вниз, лошадь мчалась к дальним холмам уже без седока. И еще она увидела нечто походе на очертание человеческой фигуры. Кажется, мужчина лежал на груди. Рубаха до пояса сделалась алой. Одну руку он поджал под себя, а, может, этой руки вовсе не было. Как не было на плечах ни головы, ни шеи.

Самолет заложил вираж, и картинка пропала из вида.

* * *

Тайм до середины преодолел последний подъем на холм, положил самодельный костыль, сел на землю, решив, что не сможет идти дальше, если не передохнет хотя бы минут десять. Он видел, как над дальним холмом пролетел самолет Зубова. Заходя на посадку, сделал полукруг и пропал из вида.

Хорошо, что все получилось. Зубов и Панова на уже месте. Сейчас он получит расчет за все свои труды. Большие деньги, каких он давно в руках не держал. Когда Зубов и этой бабой улетят, Тайм сядет за руль джипа и будет гнать машину подальше от этого места. Туда, где нет караванных троп, где не встретишь человека. В укромное место, где его никто не найдет и не тронет. А потом позволит себе долгий отдых. Проспит в машине целые сутки, перекусит и снова будет спать. Через два-три дня он окрепнет настолько, чтобы тронуться в путешествие через границу с Казахстаном.

Тайм снял повязку, сделанную из рукавов рубашки, насквозь пропитавшихся кровью. Осмотрел рану и поморщился: выглядит неважно. Мышца отечная, края раны сделались серыми, как олово. Главное, кровотечение не останавливается, а вместе с кровью из него уходят последние силы, Тайм слабеет, идти дальше все труднее. Промыть бы сейчас рану сначала водой, а потом разведенным спиртом. Но под рукой не было ни того, ни другого. Тогда Тайм стащил с себя пиджак, трофейным ножиком срезал накладной карман и, помочившись на ткань, привязал карман к икроножной мышце. Сверху наложил рукава рубахи, заменявшие бинты, стянул концы так сильно, как только смог.

Дождавшись, когда боль немного успокоится, вытащил мятую пачку сигарет, угощение Зубова, чиркнул спичкой и затянулся дымом. Вкус сигарет слабенький, горько-кислый. Со здешним забористым ароматным табаком эта фабричная дрянь, сделанная в Москве, и рядом не лежала. Но сейчас выбирать не из чего. То ли от слабости, то ли от усталости, голова приятно кружилась и от этих дерьмовых сигарет. Тайм дососал окурок и успокоил себя мыслью, что мучиться осталось недолго. До вершины холма считанные метры, а там пойдет спуск, это легче, чем шагать вверх.

Тайм услышал короткую автоматную очередь и не поверил своим ушам. Он поднялся, опираясь на палку, пошел дальше. С вершины холма был хорошо просматривалось плоская равнина, зажатая между трех холмов. Виден темный джип, след в высокой траве, оставленный протекторами. Виден самолет, стоящий в двух десятках метрах от машины хвостом к ней. У въезда на равнину, примерно в трехстах метрах от Тайма, три канареечных «уазика» и россыпь милицейских фуражек. Милиционеры залегли в высокой траве, они не особо прятались, но и приближаться к самолету не рисковали.

– Сдавайтесь, бросайте оружие, – сипло прокричал матюгальник. Звук выходил такой отвратительный, с потрескиванием и какими-то помехами, что слова едва можно было разобрать. – Выходите по одному с поднятыми руками. Повторяю…

Тайм замер от неожиданности, минут он стоял в растерянности вращая головой. Так продолжалось до следующей автоматной очереди. Со стороны ментов выстрелили в воздух. Другая очередь предназначалась Тайму. Он грохнулся задом на землю, укрывшись за кочкой. Но пули прошли выше. Он отбросил палку и, орудуя ногами и руками, стал быстро сползать по склону вниз. Ударила новая очередь, за ней другая. Тайм переполз на другое место, растянулся за плоским камнем и, выжидая, замер.

Зубов с Пановой залегли в высокой траве у самолета, прикидывая, что делать дальше. Встреча с ментами не входила в их планы, но она все-таки состоялась. Надо дождаться Тайма, но за короткое время менты превратят самолет в решето. Тогда остается второй вариант: улететь без Таймураза. Зубов сумеет поднять машину, быстро наберет высоту и уйдет из-под обстрела. Пожалуй, это лучший выбор. Менты не знают о существовании Таймураза, он останется без денег и без машины. Но зато живой. Знакомыми тропами уйдет отсюда на север, а там, если повезут, найдет кого-то из старых корешей. И как-нибудь перекантуется до лучших времен.