Стараясь не думать о грядущем разоблачении, Девон вернулась в клинику во вторник днем, чтобы продолжить уроки рисования с Алексом, и сразу заметила, что мальчик обрадовался встрече с ней ничуть не меньше, чем она сама.

— Ну как «Щелкунчик»? — спросила Девон, подходя к его рабочему столику, чтобы просмотреть рисунки, сделанные Алексом за три последних дня.

— Мне очень понравилось, а папа сказал, что это была лучшая постановка из всех, что он видел. Жаль только, что вас не было с нами! — И мальчик с восторгом принялся рассказывать о маршировавших на сцене солдатиках и о воздушных феях, пересказав почти весь спектакль.

— Послушай, — сказала Девон, от души наслаждавшаяся его повествованием, — ты так здорово все описываешь, что тебе, возможно, есть смысл стать писателем, а не художником.

— Нет, я лучше стану бизнесменом, как папочка.

— Вот как? — Девон удивленно подняла брови.

— Конечно! Но рисовать я все равно не брошу. Буду заниматься этим для своего удовольствия.

— Это хорошо, Энди. Некоторые люди забывают выкроить время, чтобы сделать что-то для своего удовольствия, а ведь это очень важно — все равно, сколько бы тебе ни было лет. — Она подумала о Джонатане и о том, как много и тяжело он работал в самом начале своей карьеры. — Ну а теперь давай поговорим о том, что ты нарисовал за уик-энд.

— Я много чего нарисовал, но картинку, которую я готовлю в подарок для папочки, я буду заканчивать в первую очередь. — Он показал Девон лежавший перед ним набросок. Изображенная на рисунке яхта стояла у пристани, и прозрачная голубая пода нежно обнимала ее длинный стройный корпус.

— Вот это уже значительно лучше. Линии четкие и сделаны верной рукой. И перспектива определена правильно! — Девон даже засмеялась от удовольствия. — Все просто отлично, Энди.

Мальчик тоже широко улыбнулся, и у него на щеках появились очаровательные ямочки. Как здорово, должно быть, иметь такого малыша, подумала Девон. Она в очередной раз пожалела, что у них с Полом не было детей. Теперь, когда она рассталась с Майклом и готовилась окончательно рассориться с Джонатаном, существовала весьма большая вероятность того, что у нее никогда больше не будет семьи. Девон знала, что одинокие женщины часто заводят детей, но она слишком хорошо понимала, что такое родительская любовь, особенно когда тебя любят и лелеют и мать, и отец, и не могла себе представить, что ее собственный ребенок получит ровно вполовину меньше заботы и ласки.

Почувствовав, что Алекс на нее смотрит, Девон снова переключила внимание на его работы. Когда в ее руках оказался рисунок, на котором была изображена родовая усадьба Стаффордов, от ее внимания не укрылось, что мальчик занервничал. На картине особенно выделялись зеленые ставни на окнах и железная кованая решетка, опоясывавшая дом.

Когда же Девон перевернула страницу, альбом едва не выпал из ее рук перед ней красовался тот же самый старый дом, но на этот раз он был объят пламенем. Красные и желтые языки огня упирались остриями в черное ночное небо.

— Пожар, — сказала она, совершенно упустив из виду, что Алекс ее слушав!.

— Скажите, папочка рассказывал вам об этом? — тихо спросил мальчик.

— Кое-что рассказывал. Видишь ли, я была в Стаффорде и видела то, что осталось от дома.

— Правда?

— Да. Я провела ночь в старинной стаффордской гостинице. — Девон старалась говорить спокойно, но внутри у нее все сжалось.

Алекс нервно облизнул губы.

— Это было ужасно.

Девон притворилась, что внимательно рассматривает рисунок. Она то подносила его к самым глазам, то отодвигала от себя как можно дальше.

— Я тебя понимаю. — Она снова перевернула страницу и замерла над провалившейся крышей уже ничем не сдерживаемое жадное пламя устремилось к самому небу. Но не это было главное. Среди языков пробившегося сквозь кровлю огня можно было различить набросок человеческого лица.

— Что это, Энди? — воскликнула Девон, указывая рукой на зыбкие очертания человека.

— Да так. Ничего особенного… — Мальчик прикусил нижнюю губу.

— Ничего особенного? Но тебе все-таки хотелось это нарисовать?

Алекс кивнул.

— Что ж, художник имеет право выражать себя.

— Что он имеет?

— Ну как объяснить? Считается, что художник изображает все то, что скрыто у него в душе. — Девон взглянула на мальчика, прикрывшись рисунками, словно шитом. — Ты ведь именно это нарисовал?

— Да.

— Стало быть, в ночь пожара ты увидел в огне человека?

— Так мне тогда показалось.

— Почему ты говоришь «показалось»? — Девон присела на стул, стоявший рядом с креслом мальчика. — Очень может быть, что ты видел этого человека на самом деле.

Алекс покачал головой, и было заметно, что он насторожился.

— Он просто мне привиделся, когда… когда меня ударило балкой.

— Это тебе папа сказал?

— Нет, но он думает, что все было именно так. И доктор Мейерс говорил мне то же самое, и вот теперь — доктор Реймонд. И все сестры так думают…

— Доктор Мейерс? — Именно это имя упоминал Джонатан.

— Да. Папочка отвез меня к нему после пожара. Он детский пси… пси… пси…

— Детский психолог? — помогла Девон мальчику.

— Ага. Как доктор Реймонд.

— Понятно. И они оба — и доктор Мейерс, и доктор Реймонд — утверждают, что человек в огне тебе лишь привиделся?

Алекс кивнул.

— Но ведь этот человек разговаривал с тобой?

Сердце Девон разрывалось от боли за ребенка.

Ей хотелось прижать его к себе, сказать ему, чтобы он ни о чем страшном не вспоминал. Но ей было необходимо знать правду. Кроме того, инстинкт подсказал ей, что и мальчику хочется, чтобы она знала, как все было.

— Мне все это только привиделось.

— Ну хорошо. Привиделось, приснилось — пусть. Но во сне… он с тобой разговаривал?

Алекс снова кивнул.

— И что же он сказал?

— Я не помню.

Девон протянула руку и накрыла ею маленькую ладошку Алекса. Потом она заговорила снова — тихо и проникновенно:

— Ты уверен, Энди? Или все дело в том, что тебе не хочется помнить?

— Все думают, что я должен про это забыть. Ведь это всего только сон.

Девон не хотелось оказывать давление на ребенка, но она отлично сознавала, что другого такого шанса ей может и не представиться.

— У меня тоже однажды был такой сон. — Она почувствовала как при ее словах пальцы мальчика вздрогнули. — И люди говорили мне то же самое — дескать, надо забыть о нем — и все. Но я не могла забыть. Я очень старалась, но не могла. И сейчас не могу.