шутка часто лучше выявляют характер, — говорит он, — чем кровопролитнейшие сражения, великие битвы и осады городов». Отсюда пристрастье к мелочам, ничтожным деталям, на которые он так щедр. Например, честолюбие Юлия Цезаря обнаруживается во фразе о том, что он, Цезарь, предпочитает быть первым в провинциальном городе, чем вторым в Риме. Для характеристики Александра важна его беседа с философом Диогеном, которому царь и великий полководец заявил во всеуслышанье, что он хотел бы стать Диогеном, если бы не был Александром. К Плутарху восходят общеизвестные рассказы о Демосфене, который проделывал мучительные упражнения, чтобы преодолеть свои природные дефекты, мешавшие ему при публичных выступлениях, о последних минутах жизни Клеопатры, о смерти Антония и т. д.

В отличие от «Моралий» в «Биографиях» Плутарх творчески перерабатывает свои источники и обнаруживает подлинный талант большого мастера, чему немало способствует его оптимизм, любовь к людям, заставляющая даже в негодяях искать положительные черты. Стиль изложения в «Биографиях» отличается строгой соразмерностью. Рассказ Плутарха в меру драматичен, а некоторая риторичность никогда не бросается в глаза. Привлекательный облик благожелательного автора-рассказчика всегда располагает к себе читателя и тот, не чувствуя покровительственного превосходства писателя, забывает о дидактической целенаправленности изложения. Плутарх написал очень много биографий, но сохранилось всего 48. Из них 44 сгруппированы парами («Сравнительные жизнеописания»), а 4 представляют собой отдельные биографии (Арат, Артаксеркс, Гальба, Оттон). В «Сравнительных жизнеописаниях» объединены попарно выдающиеся греческие и римские деятели, сопоставленные по общности характеров или судьбы, независимо от хронологии и конкретной истории (Тесей — Ромул, Ликург — Нума Помпилий, Перикл — Фабий Максим, Александр — Юлий Цезарь, Демосфен — Цицерон и т. д.).

Биографические сочинения Плутарха были широко известны и чрезвычайно популярны. На основе их возникли, например, римские трагедии Шекспира («Кориолан», «Юлий Цезарь», «Антоний и Клеопатра»). Деятели французской революции превозносили его как биографа и видели в его героях (братья Гракхи, Катон) воплощение гражданских доблестей. Так же относились к Плутарху декабристы. Для Белинского Плутарх — «великий жизнеописатель», «простодушный возвышенный грек»; о «Биографиях» он пишет: «Книга эта свела меня с ума... Я понял через Плутарха многое, чего не понимал»[108]. Но XIX в. оказался несправедливым к Плутарху, осудив его как историка и не оценив как писателя-гуманиста, замечательного художника слова.

3. ВТОРАЯ СОФИСТИКА. ЛУКИАН

В эпоху эллинизма основные философские школы прочно утвердили свои позиции в области воспитания и образования. Но в I—II вв. н. э. риторика вновь вытесняет философию и занимает главные посты как во всей системе образования, так и в литературе. Возрождению красноречия и возникновению риторических школ способствовали архаистические тенденции, стремление к возрождению былого величия греческой культуры и литературы. Специальным императорским указом от 74 г. н. э. риторы и учителя низших школ (грамматики) получили особые привилегии. Вся поэзия того времени испытала влияние риторики, так как большинство поэтов были воспитанниками риторических школ, а многие виды поэтических произведений, рассчитанные на публичные исполнения, окончательно закрепились за прозой и перешли к риторам (энкомий, эпиталамий и др.). Мастера и учителя красноречия (риторы) соперничали в популярности как в школах среди учеников, так и перед многочисленной аудиторией в дни праздников и всякого рода торжеств. Риторов, путешествующих по разным городам, встречали как современных гастролирующих «звезд». Само по себе их прибытие становилось праздником, к которому заранее готовились и впоследствии долго обсуждали. Подчеркивая значение своей профессии и ее историческую преемственность, подобные риторы называли себя софистами, а все это движение во II в. было названо второй софистикой.

В формировании основных школ и направлений второй софистики важную роль сыграла реакция на пышный и расцвеченный азианский стиль, столь популярный в раннюю эллинистическую эпоху (см. стр. 200). Первые противники азианизма выступили еще в I в. до н. э. В своей борьбе с азианизмом они превозносили не менее устаревший стиль древних аттических писателей V—IV вв. до н. э. и объявляли его образцовым, поэтому их называли аттицистами. Наиболее непримиримым поборником аттицизма в конце I в. до н. э. был ритор Цецилий из Сицилии, приверженец строгих стилистических норм и правил, выведенных на основе речей Лисия. Ответом на сочинение Цецилия, объявившего, что для создания великого произведения достаточно лишь педантичного соблюдения правил и неизменных норм, и предложившего свод неких рецептов мастерства, явилось фрагментарно дошедшее до нас анонимное сочинение «О возвышенном». Для его автора величие литературного произведения должно идти не от правил, а от убежденности и одаренности писателя. Возвышенное он определял как «отзвук величия души», как высоту и вершину произведений. Примеры возвышенного он демонстрирует в речах Демосфена, в стихах «Илиады», в строках Сапфо и в сочинениях Платона. Подлинно возвышенное, т. е. лучшее произведение, созданное высокоодаренным писателем, владеющим законами стиля и художественного мастерства, получает всеобщее признание и в свою очередь становится мерилом ценности литературного произведения. Сочинение «О возвышенном» осталось незамеченным в античном мире, над уровнем которого высоко поднялся его анонимный автор. Спор аттицистов и азианистов, равно как и их внутренние разногласия, касался формальных вопросов языка и стиля, а не затрагивал содержания, в этом была слабость и ограниченность позиций обеих сторон. Поэтому попытка вдохнуть жизнь в обветшалую риторическую систему не имела успеха. Античность пошла за Цецилием и Дионисием Галикарнасским, но трактат «О возвышенном» оказал огромное влияние на формирование литературно-критической и эстетической мысли нового времени, минуя средневековье (Буало, Поп, Свифт, Лессинг, Ломоносов, Чернышевский).

Вторая софистика была детищем аттицистов, опиравшихся на греческую древность, в которой они искали средство спасения национальной самобытности и утверждения культурного превосходства греческого мира над победителем Римом. Римские императоры не разрушали этих иллюзий, так как ими, прежде всего, было удобно убаюкивать мятежный греческий Восток; к тому же, способствуя широкому распространению среди римлян культуры, философии и искусства греков, они укрепляли римскую идеологию.

Наиболее ранним из тех, кто предвосхитил бурный рост новой софистики во II в. был Дион из вифинского города Прусы, прозванный почитателями Хрисостомом, т. е. Златоустом. Он начал свою деятельность как ритор, выступающий с речами-декламациями против философов (недошедшие до нас похвальные речи попугаю и комару). Затем оказался в изгнании, увлекся стоицизмом и кинической философией и начал призывать к постижению нравственного высшего идеала, путь к которому он искал в возвращении к этическим идеалам древней Эллады, т. е. к простоте и естественности. Его речи, а их сохранилось около 80, интересные и содержательные, отличаются простой и сдержанной манерой. Особенно интересна «Эвбейская речь». Описывая хозяйственное запустение и обнищание некогда цветущих греческих полисов, Дион противопоставляет им спокойную трудовую жизнь скромных охотников в