Как только воцарилась тишина, я спустился вниз, подошел к дому, и тихонько открыв дверь, вошел. Первое, что я сделал — осмотрел кровати, чтобы узнать, кто спит в этом доме, но все они были пусты. Затем, в поисках еды я осмотрел стол и шкаф, но ничего не нашел. Потом я слегка пошевелил пепел — я хотел понять, смогу ли я оживить огонь — согреться и обсушиться, и как раз в тот момент я услышал, как кто-то из обитателей другого домика отворяет дверь. Прекрасно зная, что опасность всегда лучше встречать еще на полпути, я направился к двери, но уже оказавшись на крыльце, был остановлен громким окриком вышедшей из соседнего дома женщины:

— Что вы делаете в моем доме в столь поздний час?

— Не волнуйтесь, мадам, — спокойно ответил я (я очень боялся, что своим криком она потревожит находившийся неподалеку лагерь).

— Кто вы? — вновь крикнула она.

— Я солдат, мадам, и я хочу зайти в ваш дом и согреться.

К моменту произнесения этих слов я уже достаточно близко подошел к ней, чтобы рассмотреть ее — верхней одежды на ней не было, лишь одно из этих муслиновых — с короткими рукавами и глубоким декольте платьев — я часто видел такие на бельевых веревках, но, тем не менее, с пугающего вида винтовкой в правой руке. Она была в бешенстве и судя по всему, вполне способна на выстрел. Я решил — если она попытается — все же попробовать отобрать у нее оружие. Увидев цвет моего мундира, она воскликнула:

— Так вы же янки — вот оно что!

— Нет, мадам, — ответил я, — вы очень ошибаетесь, я не янки, я техасец.

— Но что же вы делали в моем доме в этот час, почему не зашли ко мне, что вам там потребовалось? Ведь вы, наверняка думали, что там никого нет.

— Мадам, я нездешний, откуда мне было знать, в каком доме вы живете?

— Ладно, пусть так, но чего вы хотите?

— Я хочу согреться и чего-нибудь поесть — я голоден, сильно замерз и насквозь промок.

— А почему бы вам не пойти в лагерь и не поесть там? — спросила она, — ведь он же совсем недалеко отсюда?

— Мадам, — сказал я торжественно, — там люди, которые уже три дня ничего не ели.

— Неужели? — спросила она уже более спокойным тоном, и я сразу понял, что добился того, чего хотел — ее сочувствия.

— Да, мадам, это правда, я всю ночь искал, где бы чего-нибудь поесть, но ребята в один голос заявили мне, что у них ничего нет и им нечем со мной поделиться, вот потому-то я и пришел сюда.

— Бедняги! — ответила она. — Я и не знала, что дела у них так плохи.

— Мадам, мне надо войти внутрь и согреться, — продолжил я, — я в самом деле очень замерз.

И чтобы подкрепить свои слова делом, я шагнул вперед.

— Хорошо, хорошо, минутку, — чуть испуганно ответила она, — сперва я разведу огонь, а потом уже впущу и вас.

Лишь через несколько секунд ярко вспыхнули толстые сосновые поленья, и она пригласила меня войти. Она также успела немного приодеться и набросить на себя шаль. Я сидел и грелся у камина, а она позвала служанку и сказала ей, чтобы та пошла на кухню и принесла мне что-нибудь поесть. Через некоторое время служанка вернулась — с большим, испеченным из кукурузной муки «пирогом» и куском бекона. Она подала все это мне, и я приступил к успокоению своего желудка. Подкрепившись, я возобновил разговор:

— Мадам, мы живем в трудные времена — всем нам нужны друзья, и вам, и мне тоже. Сегодня вы поможете мне, а завтра, быть может, я смогу помочь вам.

— И что же, — спросила она, — что вам нужно?

— Мадам, — ответил я, — я уверен, что вы ничего не имеете против меня, и потому я доверюсь вам, потому что я очень нуждаюсь вашей помощи. Я — солдат Соединенных Штатов.

— Ну вот, я так и знал! — воскликнула она. — Я же говорила, что вы янки, а вы ответили мне, что нет. О, подумать только, а вдруг здесь появятся наши солдаты? Никто не знает, где они сейчас. Почему вы так близко подошли к лагерю? Зачем, ведь если они схватят вас, они сразу же вас убьют, а у меня, скорее всего, отнимут все, что у меня есть. О! Если бы я знала, что вы янки, я бы ни за что не позволила бы вам войти.

— Мадам, я не янки, — ответил я. — Я — с Запада, я не солгал вам.

— Ну, это одно и то же, всех ваших людей мы называем янки, вы же знаете, что в нашей стране мы всегда используем только это слово.

— Хорошо, мадам, но если вы поможете мне сегодня, я смогу так же помочь вам завтра.

— Чем же я могу помочь вам? — спросила она.

— Все. Чего я прошу у вас, так это сказать мне, как переправиться через эту реку?

— Господи, Боже, но это не река, а всего лишь мельничный пруд.

— А потом куда вы пойдете? — продолжила она.

— В Колумбию или в ближайший лагерь армии Шермана.

— Хорошо, я покажу вам, как выйти на ведущую в Колумбию дорогу, — и без всяких дальнейших разговоров, отойдя на некоторое расстояние от своего дома, она показала мне одну тропинку, по которой, миновав поля, леса, болота и холмы, я — в конечном итоге — непременно вышел бы на ведущую в Колумбию дорогу.

Я поблагодарил ее, она спросила как меня зовут и сообщила мне, что она одинокая вдова и ее имя — Мэри Джонс, и, разумеется, она была молода и красива. Я последовал ее указаниям и вышел на большую дорогу, но вот незадача! — как раз в том месте находился лагерь большого кавалерийского отряда. Весьма довольный тем, что эта женщина не знала о том, что они там, я пошел в обход — через лес и плантации и в нужном мне направлении. Вскоре, хорошо отдалившись от лагеря, я почувствовал себя в безопасности и продолжал свой путь при свете дня, хотя и поддерживая некую дистанцию между собой и главной дорогой.

Двигаясь в сторону хребта, я прекрасно преодолел небольшой участок болотистого леса, и уже находясь почти у самого его подножия внезапно услышал резкие звуки ружейной перестрелки — на самой вершине выбранного мной холма, и зная о том, что там наши люди, я был твердо уверен, что все, что мне оставалось сделать, так это спрятаться — до тех пор, пока арьергард мятежников не отступит а потому сразу же залез на ближайшее дерево. Скрывая за зеленой листвой свой синий мундир, я понял, что бой закончился, но мятежники, как я предполагал, все-таки не прошли мимо меня. Я слез с дерева и пошел дальше, а потом — у железной дороги увидел нашу яростно стреляющую пехоту. Вот теперь, после долгого и тяжкого плена я по-настоящему был свободен! Те, кто никогда не был пленником, не смогут дать истинной оценки испытанным мной в тот момент чувствам. Я бессилен описать словами то, что я испытал при виде своих друзей, нашего старого флага и понимания того, что вскоре я вновь обрету свой дом и близких мне людей — эти чувства описать невозможно.

Северокаролинская кампания. — Я иду в Уилмингтон. — На море. — Моя служба подошла к концу

Добравшись до нашего лагеря, я сразу же подошел к полковнику Фэйрчайлду — он очень тепло встретил меня, а потом — после того, как я хорошо отдохнул — отправил меня в Колумбию. Я прибыл туда ночью, а утром явился с рапортом к генералу Шерману — тот как раз собирался покинуть город. Генерал получил большое удовольствие от моего рассказа о побеге, он выразил надежду, что и с Греем тоже все будет в порядке. Затем он послал меня к генералу Килпатрику — за лошадью и экипировкой, каковые я вскоре и получил, и в том числе — винтовку Спенсера — ее дал мне полковник Старр из 2-го Кентуккийского кавалерийского.