до графа дойдет, что ты болтаешь про его жену, – быть беде! – строго сказал дворецкий Майе после того, как она в очередной раз дала волю своим фантазиям, уверяя, будто это «настолько бросается в глаза, что не заметят только слепые». – Из-за твоего длинного языка мы можем лишиться всего, это-то ты понимаешь?!

– Но я никому, ни единой душе, ни полслова… Только тебе!

– Слава богам и всем святым, хоть на это у тебя хватило ума! – с иронией и нескрываемым облегчением воскликнул муж. – Может, ты еще узнала, с кем графиня изменяет его сиятельству?

– А чего тут узнавать-то?! – рассердилась Майя. – У них на лицах все написано, как на пергаменте!

Услышав имя прелюбодея, Ральф на мгновение остолбенел, выпучив глаза. А потом, согнувшись и обхватив руками трясущийся живот, даже не заплакал – просто зарыдал от хохота.

– Тоже мне, нашла любовника для графини! С такой прыщавой рожей! – простонал дворецкий, кое-как придя в себя и вытирая платком слезы.

– Рожа в этом деле не главное! – разозлившись по-настоящему, фыркнула Майя и хлопнула дверью спальни.

Ральф тяжело вздохнул. О боги, как вразумить женушку, чем выбить бредовые мысли из ее головы?! Будь он деревенским мужиком или ремесленником, долго бы не раздумывал. Ремень всегда под рукой, а если «вразумление» должно быть особо впечатляющим, можно нарезать и несколько подходящих веток – длинных и хлестких. Очень просто и очень эффективно. Но он-то не безграмотный мужлан, а дворецкий графа Хольга! К тому же он любит жену… Нет-нет, тут нужно действовать терпеливо и деликатно. «Будь терпим и снисходителен к недостаткам ближнего» – так учит Священная Книга. А уж ближе жены никого нет.

Однако в той же Книге ясно сказано: «Порою мудрость глаголет устами немудрых и глупый может посрамить умного»! А то, что женщина изначально уступает мужчине в уме, не подлежит обсуждению. Неужели все-таки…

Нет-нет, ведь ясно сказано же: «глупый», а не «глупая»!

Но почему тогда ее слова вызвали смутную, непонятную тревогу? Пожалуй, лучше все-таки проследить за графиней и мальчишкой-секретарем… Просто так, для собственного успокоения. Ну, и чтобы лишний раз убедиться в превосходстве мужского ума над женским, естественно.

* * *

В придорожной гостинице все дышало домашним теплом и уютом, и бывший сотник одобрительно кивнул, посмотрев на хозяйку. Он хотел похвалить ее, но промолчал, потому что именно в это мгновение его мысли устремились по неожиданному руслу:

«Не красавица, конечно, но и не уродина. И явно при деньгах, дело-то хорошо налажено, видно по всему. Сама ведь говорила: если встречу достойного человека…»

Почему бы и нет, тысяча демонов? Прежнего звания ему уже не видать как своих ушей, а служить рядовым и каждый день встречать множество свидетелей своего позора просто невозможно, это вынес бы только святой великомученик. Значит, от графа Хольга придется уйти. А поступить на службу к кому-то другому в его годы нереально: кто возьмет пожилого человека, когда от молодых нет отбоя! Хвала богам, за долгие годы он скопил изрядную сумму, вопрос заключается лишь в том, как ею распорядиться.

Открыть какое-то свое дело? Очень рискованно! Монку хватало ума понимать, что он неплохой исполнитель, но никуда не годный организатор. Как ни печально признаваться в этом, граф сказал сущую правду: его сотник занимал свою должность только из-за преданности и былых заслуг. Можно в два счета спустить все накопления, и что тогда? Сгорая от позора, просить милостыню на церковной паперти или выклянчивать пенсион у бывшего господина?

А если даже и не спустишь, если вдруг начнешь получать доход – тут же нагрянут ребята из Четырех Семейств и обложат данью. Раньше-то ему не было до них дела, а теперь…

Монк, откинувшись на высокую спинку крепкого, тяжелого стула, еще раз осмотрел трапезную комнату. Бревенчатые стены украшали незатейливые, но приятные на вид безделушки из тонких разноцветных прутьев и соломы. Пол был чисто выметен и кое-где устлан плетеными циновками, с потемневших от времени потолочных балок свисали плетенки лука и чеснока, в дальнем углу рядом с дверью виднелась икона святого Ноэля – покровителя путников, – исполненная не слишком умелым мастером, судя по неправильным чертам лица и излишне ярким краскам… Потом бывший сотник будто случайно задержал взгляд на хозяйке, скользнув глазами по ее фигуре.

Женщина крепкая и работящая, сразу видно. Не какая-нибудь болезненная цыпочка – есть за что подержаться! Конечно, ни скульптору, ни живописцу она бы не приглянулась, ну а ему в самый раз… Лишь бы избавиться от Вейлы!

Господин, отправляя его в дорогу, говорил сухо и властно, как и подобает начальнику:

– Я даю вам шанс заслужить мое прощение. На прежнюю должность вы не вернетесь, об этом и не мечтайте, но сможете обрести свободу. Узнайте то, что меня интересует, и я прикажу расторгнуть ваш брак.

– Ваше сиятельство… – еле пролепетал Монк, не в силах поверить своему счастью.

– Но имейте в виду: если вы сообщите мне неверные сведения, если хоть что-то исказите – случайно или по злому умыслу, – и я об этом узнаю (а я узнаю обязательно) – тогда, клянусь всеми святыми, вы пожалеете, что вообще родились на свет. Вам ясно?

– Ваше сиятельство, да чтобы я… чтобы мне…

– Это не угроза, а честное предупреждение, – слегка улыбнулся Хольг, и бывший сотник невольно вздрогнул, почувствовав, как по спине поползли ледяные мурашки. – Как говорится в Священной Книге, «человек слаб и подвержен искушению». Вот я и стараюсь спасти вас от искушения. А чтобы спасение было надежнее, а дорога – безопаснее, я дам вам напарника… – Граф, после небольшой паузы, договорил с усмешкой. – Причем такого, с кем вы при всем желании не сможете сговориться… Желаете что-то спросить перед отъездом?

– Ваше сиятельство… – набравшись храбрости, промямлил Монк. – Я, упаси боги, не смею сомневаться в ваших словах, только ведь обряд-то был совершен по всем правилам! Как же вы сумеете…

– Не беспокойтесь, сумею. Отец Нор, мой нынешний духовник, по рассеянности не сразу заметил, что дверь камеры была крепко заперта.

– Ура! – не сдержавшись, ликующе возопил Монк и тут же осекся, испуганно заморгал глазами.

Действительно, по законам Империи во время венчания двери церкви или иного помещения, где свершается таинство, должны быть открыты настежь – чтобы любой желающий мог зайти и заявить, по какой причине оно не может состояться (если, конечно, знает эту причину). Запертая дверь послужит веским доводом для признания брака недействительным.

Точнее, если бы он сам подал прошение о разводе, архиепископ Кольрудский мог бы и не признать этот довод веским. Но прошение, подкрепленное пожеланием его сиятельства, – это совсем другое дело.

– Не радуйтесь раньше