Как и в случае географических названий, область личных имен в преданиях древней Руси тоже имеет ясное восточное происхождение. Следует ограничиться наиболее выпуклыми, показательными примерами, помня, что они очерчивают круг источников и общие законы перехода звуков и значений для многих других случаев.

В имени «Еруслан Лазаревич» обе части происходят из одного и того же источника. «Еруслан», как и усеченное «Руслан», возникли из персидского арслан – «лев» (венгерское oroszlani), «Лазарь» – сокращенный вид персидского лал у зар – «жемчуг и золото», которое перешло в армянский полностью – Лалазар (персидский союз -у- заменен армянской соединительной частицей -а-), но в других языках вследствие стечения двух одинаковых слогов один выпал, как это произошло под влиянием беглой речи, например, с русским словом «знаме (но) носец».

Вспомнив Руслана и рядом с ним Пушкина, мы сразу думаем о Людмиле. Первая часть этого имени «Люд-", как и слова «люд», «люди», восходит к персидскому лут – «нагой». Подтверждаемая многими примерами возможность чередования «л» и «н», «т» и «к/г» позволяет считать лут видоизменением корня нак в индийском на-кка, от которого произошло слово «нагой». Оно пришло из малайско-индийского круга народов; породившему его слову на-кка соответствуют арабское накий, английское net, итальянское netto, одинаково имеющие значение «чистый». В персидском же языке накка превратилось в лут (сравнить арабское каниса – «церковь» и равнозначное тюркское килиса, турецкое kalise, русское «архитектура» и итальянское arhitettura). От персидского лут – «нагой, голый, без волос на теле, без шерсти» – произошли русские слова «лютый» и «люди». Что касается второй части рассматриваемого имени «-мила», то она возникла, через иранскую или тюркскую передачу, из арабского корня «М.Й.Л» – «быть склонным». В производных образованиях этого глагола появляется значение «заставлять испытывать склонность, возбуждать склонность, нравиться». Итак, имя «Людмила» следует переводить как «нравящаяся наготой». Это – воспоминание о древнегреческих каллистеях – общественных празднествах в честь красоты человеческого тела, когда эолийские и дорийские обнаженные юноши и девушки, вызывая всеобщее восхищение своим совершенным сложением, устраивали уличные шествия и распевали пеаны и дифирамбы во славу Аполлона и Диониса. Происхождение имени «Людмила» от каллистей подчеркивается тем, что в соседней с греками Болгарии сохранилось и мужское имя Людмил.

«Владимир-Солнце» – имя князя предстает как перевод персидского, тоже собственного имени Джахангир – «завоеватель вселенной, владыка мира». А солнце – показатель верховной самодержавной власти («один, как солнце в небе»); последующее отражение такого представления – персидский орден Льва и Солнца.

Образ Руслана в пушкинской поэме ведет к еще одному имени – старой Наины, встреченной витязем в его скитаниях. Естественная обкатка в живой речи превратила «Наину» в «Нину», и это подчас ведет к поискам истоков этого имени в грузинской среде. Между тем, «Наина» порождено финским словом nainen – «женщина».

Некрасовский «Кудеяр-атаман» возвращает нас к области персидского влияния. «Кудеяр» – это русское воспроизведение ираноязычного худа яр – «друг Божий», устоявшегося эпитета библейского Авраама в исламе и по значению соответствует арабскому халил аллах. Имя Садко также происходит из арабского – «садыку-ху» – «друг Его (аллаха)»; подобным образом, например, из почетного имени шайху-ху – «шейх, старец Его (аллаха)» образована современная фамилия Шейхо. Существование торгового пути «из варяг в греки», деятельное участие Новгорода в международной жизни Средневековья, обнаружение арабских монет при раскопках в Прибалтике и на русском северо-западе позволяют видеть среди «торговых гостей» новгородского рынка не только персидских и тюркских, но и дальних арабских купцов из Багдада и городов Сирии.

«Мазепа». На Руси ближневосточный «дж» может нередко переходить в «зь». Персидское слово джангяль – «роща» – дало на русской почве «Жигули» (в английском от него произошло jungle – «джунгли»); арабское ъаджам – «иноземный» (обычно «персидский») превратилось на Руси в «азям» (длиннополая крестьянская одежда); арабское джайб – «карман» – перешло в «зепь» с тем же значением; когда один из московских великих князей просил прислать ему арабское сочинение, заглавие которого начиналось словом Аджаибу («Чудеса»), то он воспроизвел это слово как «азя ибу». Примеры такого перехода позволяют установить, что имя «Мазепа» преобразовалось из арабского собственного же имени Муджиб а(р-рахман) – «признающий Милостивого (то есть аллаха, Бога). В наше время имя Муджиб ар-рахман носил основатель государства Бангладеш…

Не буду пытаться привести здесь полный словарь тюркизмов, иранизмов и арабизмов в русском языке, приведенные примеры уже достаточно красноречивы. Пространственная близость с востоком привела к тому, что в русском языке восточные слова при всей силе их переработки все же сохранили свой первозданный облик более, чем на Западе. Многие слова русского словаря, которые традиционно считаются чисто русскими, имеют если не исключительно, то в большинстве своем тюркское, персидское, арабское, армянское, даже хеттское происхождение.

Все до сих пор сказанное приводит к определенному заключению. С исторической точки зрения, русы представляли собой иранское земледельческое племя, располагавшееся рядом с тюркскими и финскими племенами на отдельных участках пространства между Балтийским морем на западе и Уральским хребтом на востоке, Ладожским и Онежским озерами на севере и Азовским морем на юге. По составу языков это пространство следует считать Западной Азией, продолжающейся на север до Белого моря, а на юг – до Аденского залива Индийского океана, естественно, включая Малую Азию до Босфора. После такого определения по-особому звучат слова Пушкина о Петре, который из Петербурга мечтает «в Европу прорубить окно» и блоковское «Да, азиаты мы…»

Россия в основе своей является органичной частью «восточного» мира, которая, тем не менее, восприняла западную цивилизацию. В этом состоит основная дилемма ее развития, а в объединении востока и запада – ее историческая миссия.

Иллюзии или надежды?

Милый Василий Иванович, сколько добра и света на ваших вечерах… Мы приходим обычно по воскресеньям, к шести вечера. В магазинах почти ничего нет, так что наши женщины пекут все сами – и как вкусно!

Открывается дверь – на пороге сам хозяин дома, радушная улыбка тонет в его густой, слегка тронутой сединой бороде. «Проходите, проходите, зажались вас – уже почти все в сборе» – из комнат и кухни слышны разгоряченные голоса, играет музыка – романсы, непревзойденная Галина Карева. Мы ставим кресла рядами – вначале лекция. Среди гостей в основном интеллигенция, ученые, профессора университета. Мы читаем друг другу лекции – кто по истории науки, кто по философии, кто рассказывает о своих диковинных приключениях в «далекой Польше» – советских людей только что стали отпускать за рубеж. В газетах можно все больше прочитать между строк; появились новые слова – «перестройка», «гласность» – но новые ли понятия? Сколько еще сможет существовать эта держава, построенная на зле? Так хочется верить в торжество справедливости, в то, что настанет время, когда можно будет высказывать свое мнение, не опасаясь окружающих, в то, что невиновные не будут