Горестный возглас вырвался не только у царя, но и у многих его воинов — почти все они знали и любили могучего великана.

— Куда же мы плывём?! — в ярости крикнул кто-то. — Надо захватить гавань и взять дворец!

— Правильно! Плевать, что нас меньше! Мы воины, а они — лягушки из болота!

— Поворачивай назад, Филипп!

Но Неоптолем поднял руку, и возбуждённые возгласы сникли.

— Если мы нападём, эти взбесившиеся негодяи убьют царицу и мальчика. Поэтому сначала нужно их освободить. Мы высадимся за пределами бухты и постараемся напасть внезапно. У нас мало времени.

— Послушай, царь! — подал голос кормчий, всё это время невозмутимо исполнявший приказы Неоптолема. — Времени у нас мало, это верно, поэтому надо подумать, как бы предупредить Гектора и твоего отца. Мы ведь на сутки задержались из-за починки судна, а они, может статься, поплыли следом за нами на другой же день. Как бы им не угодить в засаду!

— Во-первых, Гектор собирался задержаться не на день, а на три-четыре, а во-вторых, нужно спешить в любом случае. У нас всего сутки.

Неоптолем порывисто обернулся к кормчему, чтобы ответить, а потому не заметил, как исказилось лицо Гелена, когда Филипп говорил. На один только миг на этом лице появился такой страх, что и самый наивный человек тут же обо всём догадался бы. Но в этот момент никто не смотрел на прорицателя, а в следующее мгновение он уже овладел собой.

— Что я слышу? — воскликнул он. — Ты всё-таки нашёл Гектора, мой царь? Он жив?! И... твой отец тоже?

Юноша кивнул:

— Да. И через пару дней, я уверен, они будут здесь, а тогда уж мы одолеем любую армию, а не только кучку наглого сброда — неважно, троянцы они, финикийцы или хоть эфиопы! Но царице даны сутки, и мы должны успеть.

Ещё несколько мгновений Гелен боролся с собой. То, что он сейчас услышал, меняло все его планы и, казалось бы, делало невозможным всё, что он задумал.

Паламед, а именно он был гребцом в лодке прорицателя, пользуясь тем, что всё внимание было обращено на Неоптолема, склонился к уху своего спутника и прошептал:

— Пора исчезать! Ты сам понимаешь: мы проиграли. С Ахиллом и Гектором нечего и думать справиться. Они не только в сто раз сильнее нас, они ничуть не глупее. К тому же не так молоды и доверчивы, как Неоптолем...

Возможно, не прояви лже-Одиссей этой робости, Гачен сам решил бы бежать. Здравый смысл подсказывал, что так и нужно сделать. Но чужой страх вызвал в душе троянца бешенство, и он принял самое дерзкое, возможно, самое отчаянное в своей жизни решение.

— Замолчи! — одними губами проговорил прорицатель, не поворачивая головы к Паламеду. — Теперь уже поздно. Поздно бежать. Придётся играть до конца!

И, поднявшись со скамьи, подошёл к Неоптолему:

— Царь! Прикажи причалить и высадиться подальше, за мысом. Разбойники ни в коем случае не должны узнать, что ты в Эпире, или царице и мальчику не жить. Но я знаю, как незаметно проникнуть во дворец, мне открыл эту тайну жрец Посейдона, которому я помогаю в храме. Правда, я поклялся именами богов, что никому не скажу, но выхода теперь нет! Нужно увести оттуда Андромаху и Астианакса, а тогда уже можно напасть и истребить проклятых разбойников всех до единого!

— Ты говоришь о подземном ходе, который прорыт к башне дворца? — живо воскликнул царь. — Я слышал легенду о нём, но не верил в неё.

— Тише, тише! — здоровой рукой Гелен схватил юношу за локоть. — Я давал клятву. И чем меньше людей сейчас узнают об этом, тем лучше. Я покажу проход, но послать со мною ты должен одного-двух воинов, которым доверяешь, как самому себе.

— Я сам пойду с тобой! — сказал Неоптолем.

И повернулся к кормчему:

— Филипп! Идём за мыс и отходим на пятнадцать-шестнадцать стадиев от бухты. Ты знаешь берег — выбери незаметное и безопасное место. Там я скажу, что делать дальше.

Гелен перевёл дыхание. Он был совершенно уверен, что Неоптолем решит идти с ним сам, но пока тот не сказал этого, тайный страх мучил обманщика: прояви царь осторожность, весь замысел рухнул бы, как прогнившая стена.

— Почему? — вдруг спросил Неоптолем. — Почему ты рискуешь собой ради царицы, Гелен?

Молодой царь стоял на носу корабля, опираясь руками на борт, и говорил, не поворачивая головы — он знал, что троянец стоит с ним рядом.

— Я знаю, что ты любил моего отца и спас ему жизнь, так говорят, по крайней мере. Но сейчас ты уже второй раз готов отдать свою жизнь ради жены Гектора, которого, как я понимаю, ты ненавидел! Ты ведь понимаешь, что раз Гектор жив, то Андромаха — его жена, а не моя. И зачем же ты?..

— А зачем ты отправился искать Гектора и нашёл его? — дерзко воскликнул Гелен. — Ради чего, вернее, ради кого ты совершил безумный поступок, которого никто не понимает и никто никогда не поймёт? Никто, кроме меня, царь. Я тоже люблю Андромаху! Я любил её много-много лет, я полюбил её раньше, чем она стала женой Гектора. Она не знает этого и не узнает никогда. Если ты захочешь хоть немного отблагодарить меня за помощь, то не скажешь ей этого. Я знаю: у меня нет надежды. У тебя надежда была, поэтому ты поступил ещё нелепее меня. И всё же мы с тобой поступаем одинаково!

— Да, — глухо проговорил Неоптолем, казалось, даже не удивлённый признанием троянца. — Да, теперь я понимаю.

И, резко повернувшись, пошёл на корму, отдать новые приказания Филиппу.

Корабль причалил пятнадцатью стадиями севернее Эпиры, в небольшом заливе, среди поднимавшихся из воды ребристых, изъеденных ветром скал. Только мореходное искусство Филиппа позволило большому тяжёлому судну безнаказанно пройти между этими скалами. На то и был расчёт: едва ли кто-то стал бы искать корабль в этом заливе, летом здесь причаливали только рыбачьи лодки, а сейчас, весной, в пору частых штормовых ветров, рыбаки тоже избегали сюда заходить — сильный шторм мог выкинуть на берег лёгкие судёнышки, либо разбить их о камни.

— Скоро начнёт смеркаться, — проговорил Гелен, когда они с царём спустились с корабля на узкий галечный пляж, где воины уже принялись раскладывать и разводить костры, чтобы приготовить ужин. — Под покровом темноты мы проберёмся в подземный ход незамеченными.

— Где этот ход? — спросил юноша, переводя взгляд с крутого скалистого обрыва берега на покрытое потом, бледное лицо троянца. — Откуда он идёт?

— Он идёт из храма Посейдона прямо ко дворцу. Храм охраняют и не впустят туда чужих после захода солнца. А если открыться и сказать, кто ты, о твоём возвращении сразу узнают разбойники: я точно знаю, что среди охранников храма есть те, кто спутался с ними. Но меня впустят в любом случае, а тебя я проведу, сказав, что ты — чужестранец, которому нужно немедленно принести жертву. Это подозрений не вызовет.

— В таком случае лучше не брать никого третьего, — заметил Неоптолем. — Ведь если мы пройдём через подземный ход прямо в башню, то этим же путём и выведем Андромаху с мальчиком. Сражаться не придётся.