Франциск I направил с важной миссией к папскому престолу. В 1534 году Рабле восхвалял блестящее красноречие дю Белле, призывавшего Климента VII к примирению с мятежным Генрихом VIII. В 1535–1536 годах у дю Белле возникло несколько новых вопросов для обсуждения с недавно избранным Павлом III, в том числе вопрос о султане Сулеймане, с которым французский король, всегда соперничавший с Карлом V, заключил союз[711].

Все это давало пищу вечно голодным глазам, ушам и разуму Рабле, а кроме того, приводило его к путям и людям, связанным с Йуханной ал-Асадом. Якоб Мантино служил врачом папы Павла III, а ранее снискал благодарность Климента VII, поддержав его противодействие замыслу Генриха VIII развестись с Екатериной Арагонской и жениться на Анне Болейн. В 1530 году английский король послал агентов проконсультироваться с учеными евреями в Италии: не сказано ли в книге Левит 18: 16: «Наготы жены брата твоего не открывай», а ведь Екатерина когда-то была замужем за братом Генриха. Мантино полагал, что подходящий к этому случаю стих — это слова Второзакония 25: 5, гласящие, что если вдова бездетна, «деверь ее должен войти к ней и взять ее себе в жены», — и его точка зрения решила дело. К 1535 году Генрих был женат на Анне Болейн, провозгласил себя верховным главой английской церкви и находился под угрозой отлучения. Тем не менее Генрих надеялся, что новый папа пойдет на компромисс, подобно французскому королю, поручившему Жану дю Белле постараться предотвратить его отлучение от церкви. Рабле лечил Дю Белле от ишиаса и внимательно следил за шагами, предпринимаемыми кардиналом для решения этого английского вопроса; он вполне мог встречаться с Мантино и услышать от него об арабско-еврейско-латинском словаре[712].

Среди римских знакомых дю Белле Рабле наверняка знал и епископа Родольфо Пио да Карпи, племянника Альберто Пио и наследника книг и рукописей своего дяди — включая арабский перевод Посланий апостола Павла, который Йуханна ал-Асад переписал для князя. Родольфо Пио, которому вскоре предстояло стать кардиналом, приобрел великолепный дворец на Кампо Марцио, где дю Белле и его свита, включая Рабле, и были размещены в 1534 году[713].

Кроме того, был еще историк Паоло Джовио. Когда дю Белле в 1535–1536 годах находился в Риме, Джовио изо всех сил старался снискать его расположение в надежде, что он порекомендует его французскому королю, и тот назначит Джовио пенсию. Помимо прочих оказанных им дю Белле любезностей, Джовио передал ему две арабские рукописи, захваченные во время тунисской экспедиции в июле 1535 года: Коран и исламский богословский текст. Рабле близко общался с Джовио и наверняка видел эти рукописи. Интересуясь новостями о событиях в Северной Африке и о шагах султана Сулеймана, Рабле также приобрел и послал во Францию план Туниса, начерченный под руководством Джовио, и знаменитую гравюру Агостино Венециано с изображением адмирала Хайраддина Барбароссы, сделанную по рисунку, принадлежавшему Джовио[714]. Может быть, Джовио рассказывал ему истории о Джованни Леоне, учителе арабского языка и писателе, который жил в Риме, а потом вернулся в Северную Африку.

Рабле собирал и другие сувениры из нехристианского мира, когда рылся на римских рыночных прилавках, покупая «чудесные вещицы» не только с Кипра и Крита, но и из Константинополя[715]. Может быть, пока он там бродил и переговаривался с торговцами, ему попадалась на глаза рукопись по космографии и географии Африки некоего «Джоан Лионе Гранатино»? А во время последнего своего приезда в Рим вместе с дю Белле в 1548–1549 годах не слышал ли он о том, что Джованни Баттиста Рамузио собирается издать «Описание Африки» Джованни Леоне Африкано? И не мог ли Жан дю Белле, отправившийся с миссией в Рим в 1550 году, купить только что отпечатанный экземпляр этой книги, чтобы привезти его Рабле, оставшемуся в Париже?

Можно представить, с каким удовольствием Рабле читал бы книгу ал-Ваззана об Африке, но его изданные после ее выхода произведения, а также изменения и исправления его текстов не носят никаких явных признаков того, что он ее читал. В 1552 году появилась окончательная редакция «Четвертой книги», большого рассказа о путешествиях Пантагрюэля, Панурга и их спутников. В глоссарии необычных терминов Рабле несколько шутливо определил «каннибалов» как «безобразных людей в Африке, с лицами, похожими на собачьи, и лающих вместо смеха». Он мог видеть надписи об «антропофагах» — «пожирателях плоти» — на картах Африки в последних изданиях «Географии» Птолемея, помещенных либо в «Этопии», либо в юго-восточных «неведомых краях», но он не нашел бы их в той Африке, которую описал ал-Ваззан[716]. (Ибн Халдун в «Мукаддиме» поместил людоедов в первый пояс, к югу от Земли черных, где «люди ближе к бессловесным животным, чем к разумным существам», но его текст был неизвестен в Европе, и ал-Ваззан не следовал ему. Худшее, что сказал ал-Ваззан о нецивилизованных обитателях юга, это что они, «как животные», не имеют религии и совместно владеют женами[717].)

Приведем еще пример. Рабле определил «водопады Нила» как «место в Эфиопии, где Нил падает с высоких гор с таким ужасным шумом, что окрестные жители почти глухи, как пишет Клод Гален. Епископ Карамитский, который был моим учителем арабского языка в Риме, сказал мне, что этот шум можно услышать на расстоянии более трех дней пути. Это так же далеко, как от Парижа до Тура». Рабле ссылается на Птолемея, Страбона и других классических писателей, но не на ал-Ваззана. Арабские географические источники описывали два водопада на Ниле: один к югу от Асуана, а другой — «ужасающий», «грохочущий» — в нескольких днях пути вверх по течению в направлении Донголы. Ал-Ваззан не упомянул ни того ни другого и сказал только, что, может быть, есть водопад в далеких Лунных горах, ал-Камар, который, по мнению некоторых, является источником Нила; но все это лишь «догадки, потому что никто там не был и его не видал»[718].

В «епископе Карамитском» Рабле мы слышим, возможно, отголосок уроков арабского языка Джованни Леоне. Но, может быть, он упомянут в шутку, ведь христианин-монофизит из Великой Армении, где находится Карамит, мало подходит на роль учителя арабского языка, а познания в нем Рабле, по-видимому, ограничивались несколькими словами[719].

***

Давайте тогда рассматривать ал-Хасана ал-Ваззана и Франсуа Рабле не с точки зрения того, послужил ли первый источником для второго или вдохновил его на какой-нибудь сюжет, а скорее как современников, в чьих жизнях, в том, как они думали и писали, мы можем обнаружить поразительное