смотрит на меня. Что-то было не так. Вдруг, оборвав меня на полуслове, Эмили посмотрела на меня и выпалила: «Я должна тебе кое-что сказать». Она выглядела напуганной, мое сердце сжалось, и я нервно ответил: «Хорошо». Без пауз и заминок она пробормотала: «Я думаю, что беременна». Затем наступила тишина. Молчание. Пустота. Мы оба затихли. Мы старались не глядеть друг на друга, словно двое детей, смущенных и не желающих, чтобы на них смотрели. «Погоди… как? — спросил я по-идиотски. — Ты уверена?» Она подняла на меня глаза: «Я сделала два теста, так что — да… я довольно-таки уверена». (Вспомни я тогда пилотную серию «Девственницы Джейн», я вспомнил бы и о том, что ложноположительные тесты на беременность — большая редкость.) Мы были на 100% беременны.

Затем она заплакала, и ее слезы не походили на слезы счастья. Новость по многим параметрам нас шокировала — и ввергла в траур. Мы оплакивали жизнь, которую надеялись вести. А Эмили, тридцатилетняя женщина, работающая в индустрии развлечений, и вовсе восприняла это как смертельный удар не только по карьере, но и по мечте всей своей жизни. В индустрии развлечений, как и в гинекологии, женщин заставляют ощущать себя старыми после тридцати пяти лет. Мы дали возможность своим эмоциям выплеснуться наружу, позволили друг другу чувствовать то, что чувствовали, зная: несмотря на шок, глубоко внутри (очень, очень глубоко) мы оба рады. Мы много раз говорили о родительстве во время свиданий и в первый год брака. Мы оба хотели этого. Просто рассчитывали, что это случится позже и на наших условиях — когда мы окажемся чуть более «готовыми». Мне всегда нравилась фраза: «Хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах». Или, в нашем случае, не пользуйся презервативом.

После первого удара растерянности стихия не отступила, нас тревожили вторичные толчки. До новостей о беременности моя внутренняя работа была неспешной — ничто не торопило меня разбирать собственное дерьмо. Я будто бы подсознательно считал, что «мое дерьмо» — это такая коробка, которую можно не открывать до тех пор, пока мы не соберемся завести детей. В тот момент мне казалось более важным наводить порядок в других, «мужских», коробках — коробках, к состоянию которых присматриваются окружающий мир и остальные мужчины. Закончив с ними, я планировал поработать и над собой. И мысленно оставлял для себя время еще подрасти, стать мужчиной, подготовиться к роли отца, которым всегда хотел быть.

Но внезапно время кончилось, момент настал, и я был оглушен тем фактом, что все еще не готов. Как я мог воспитывать ребенка, не разрушая его жизнь, если до сих пор не навел порядок в собственной? Как я мог растить ребенка, если по многим параметрам сам оставался ребенком? Как я мог быть полноценным отцом, не ощущая себя полноценным мужчиной?

В тот миг, когда мы узнали, что Эмили беременна, давно зреющая задумка совершить путешествие от собственной головы к сердцу превратилась в необходимость. Конечно, я мог просто продолжать жить своей жизнью, так как настоящие изменения предстояли Эмили. В конце концов, ребенок находится в теле женщины, и зачастую мужчины не особенно вовлечены в родительские заботы до его рождения. Но это не та жизнь, которую я хотел бы вести, и не тот тип мужчины, которым я хотел бы быть.

За несколько дней до того, как Эмили узнала о беременности, я сидел за рулем и вдруг испытал острую потребность помолиться. Это необычно для меня: как правило, за рулем я либо говорю по телефону, либо слушаю подкасты или музыку, но помню, что тогда почувствовал себя не в своей тарелке. Я размышлял о своей жизни и внезапно увидел существенный дисбаланс: окружающие, мне казалось, считали меня самоотверженным, но сам я постоянно ощущал, что все делаю недостаточно хорошо и являюсь скорее эгоистом, чем наоборот. И я начал молиться. Я молился горячо, гораздо усерднее, чем обычно. Это была странная молитва, ведь ничего, что могло бы повлиять на мое настроение, в тот день не случилось. Тем не менее я двигался в лос-анджелесской вечерней пробке и умолял Бога дать мне сил и помочь мне стать самоотверженнее. А есть ли лучший способ научиться самоотверженности, чем роль родителя? Молитва удовлетворена, и вот вам совет от профессионала: будьте осторожны со своими желаниями.

Как и в случае с остальными аспектами этого путешествия, я удивлен тем, куда оно меня привело. Сначала я планировал наполнить главу об отцовстве рассказами о реальных родительских горестях и, может быть, предложить пару советов и уловок, которыми пользуюсь сам, хотя мой стаж и не слишком велик. Но мое путешествие направило меня другим путем. Я очутился на тропе воспоминаний о собственном детстве со своим отцом, а с нее перешел к его детству и его отцу. Сумей я отправиться еще глубже в прошлое, я уверен, что двинулся бы и дальше по веткам генеалогического древа, ведь как передаются от поколения к поколению сценарии мужественности, так же мы наследуем напряжение и боль отцовства.

МОЙ ПАПА — СУПЕРГЕРОЙ

Во многих отношениях мой отец опередил свое время — и в частности в том, что касалось родительских обязанностей. Он не скрывал чувств, обожал меня и мою сестру и постоянно присутствовал в наших жизнях. Он обнимался со мной каждый вечер до моих десяти лет и перестал, видимо, только потому, что я счел себя слишком крутым для обнимашек. Или, возможно, я увидел, что мои друзья не обнимаются со своими отцами. Не помню точно, когда мы перестали контактировать физически, но в какой-то момент между нами будто выросла стена, и сейчас, будучи уже тридцатишестилетним мужчиной, я скучаю по его прикосновениям и проявлениям чувств. Не знаю, случилось ли это из-за страха осуждения со стороны, а может, казалось немужским или еще чем-то, но я абсолютно уверен, что когда-нибудь отдам все за возможность обнять его снова и оказаться в его объятиях. Я не понимаю, почему сам удерживаю между нами эту невидимую стену и не пускаю его, хотя он очень хочет зайти. Какой-то невидимый барьер мужественности, который вырос не по моей воле (и не по его), но который разделил нас, поймав в ловушку. Я активно работаю над его разрушением прямо в настоящий момент, так как уверен: последнее, что нужно нашему миру, — это новые стены. Давайте вместо этого строить мосты. Особенно между отцами и сыновьями.

Мне было пять лет, когда я начал играть в футбол, и за следующие тринадцать лет мой отец практически ни разу не пропускал мои