Тот сразу же отпрянул, пошатнулся, держась за уши:

— Неужели? Неуж… — кричал Еремей Силуанович.

— Да, неужели, мессир, вы! — произнёс Гвилум, покачав головой, наблюдая нарастающий ужас в глазах объявленного победителя.

— Да, всё верно. Только что я назвал ему подлинное имя своё!

'Да, знаете ли, такие случаи в истории человечества уже не раз случались. Император Юстин Второй, король Франции Карл, прозванный впоследствии Безумным, Эрих Четырнадцатый Шведский, император Австрии Фердинанд, король Пруссии Фридрих Вильгельм, и даже… даже великий государь Иван Васильевич, когда имел честь получить представление об имени господина великого герцога… — вновь прозвучали в сознании молодого барина слова, сказанные Гвилумом ещё в самом начале Игры.

— Вот только что же мы должны полагать за безумие? — произнёс задумчиво чёрный герцог. — Порой, друзья мои, нечаянное, но полное прозрение ума, прозрение высшего порядка, что приходит к достойному того, в глазах окружающих простецов выглядит безумием. Но что могут знать о просветлении живущие в изменчивом сером мире? И много ли разумеют они в вопросах Вечности?

Он поднял глаза, обращаясь теперь к пылающему огнями своду шахты:

— Сколько богачей и властителей вмиг оставили всё накопленное богатство, считая дешевле пыли почёт, признание и злато, и пошли скитаться с котомкой по миру, после того, как я даровал им знание подлинного имени моего?

— Что же теперь будет с ним, о господин? — спросила задумчивая Джофранка.

Но ответ дал сам Еремей Силуанович. Он, шатаясь, обвёл задумчивым, каким-то совершенно новым для него взглядом свиту, а затем подошёл к брату и протянул окровавленную ручищу:

— Хватайся, Антоша, мы… уходим отсюда!

Молодой барин, не доверяя до конца и сомневаясь в услышанном, всё же протянул бледную трясущуюся ладонь, и брат, ловко схватив, взвалил его на плечо так, как крепкие плечистые деревенские плотники носят массивные брёвна для сруба.

Резкая боль в плече от такого подъёма помутнила взор, и, потеряв сознание, Антон Силуанович услышал будто бы свой голос со стороны. Прозвучало то, что он сказал брату, пытаясь достучаться до души и сердца его перед самым началом противостояния в шахте:

«Помнишь, как в детстве мы заблудились в лесу, и нас преследовала стая голодных волков? Но ты тогда не испугался, а защитил меня! Ты посадил меня на высокое дерево, а только потом залез сам, хотя волки смотрели в твою спину!»

Да, да, это говорил он! И теперь слышал себя, но только глухо, словно его слова доносились из глубокой пучины:

«А когда звери, покружив вокруг нас всю ночь, ушли ни с чем, ты нёс меня, обессиленного, на руках до самого дома! Вернись душой туда, в наше с тобой детство! Я знаю, ты сможешь!»

— Очень интересно знать мне, что же ты думаешь обо всём этом, дорогой мой слуга Гвилум? — обратился чёрный герцог, скрестив руки на груди и наблюдая, как Еремей Силуанович с братом на плече повернулся к ним спиной.

Гвилум, оставаясь в промежуточном облике получеловека-полуворона, сжав за спиной руки-крылья, вышел из тени хозяина и встал рядом:

— Я думаю, что вы вновь, как, впрочем, и всегда, оказались абсолютно правы насчёт рода человеческого, мессир! А Игра способна явить такие неожиданные чудеса, что восхищаешься невольно переменам, которые и допустить невозможно в душах даже самых гнилых и отчаянных подонков и душегубцев! — он достал клетчатый платок и чихнул. — Прошу великодушно простить за недопустимое выражение, сорвалось в порыве! Но нужно понять сей порыв! Вы — подлинный господин добра, и явили нам такие перемены в столь чёрной душе! И это наблюдали мы, а также тысячи наших взволнованных зрителей!..

— Он узнал моё имя…. Я посчитал его этого достойным, — помолчав, произнёс чёрный герцог, и погладил Гвилума по голове.

Тот зажмурил глаза.

— Ты столько потрудился за столь короткое время, столько вскрыл гнойников, и город теперь очищен огнём, как бывало и в древности… Мне было бы очень жаль расставаться с тобой, мой верный ворон!

— Мы никогда не расстанемся, мой господин! Никогда!

Но герцог только вздохнул, продолжая поглаживать блестящие холодным тёмно-стальным отливом перья.

* * *

Антон Силуанович пришёл в себя, чувствуя запах серы и плавное покачивание. Но первое, что предстало перед взором, был не узкий, уходящий вдаль, словно трубка, тёмный тоннель, а почему-то… та самая странная картина из библиотеки с пылающим изображением золотого землишника!

Теперь он видел её, но так, словно включил перед глазами мерцающую красными и жёлтыми огоньками полупрозрачную карту. И он понял чётко: выхода из шахты, если двигаться по разветвлению глубоких туннелей, которым они шли сейчас, нет. Всё чрево шахты имеет форму Кродо. На карте пути изображены в виде когтей и тонких усов стражника. Значит, путь только один — в сторону самой головы! Нужно только объяснить брату, стать глазами его, направить! Только хватило бы сил!.. Только бы вновь не потерять обладание духа, не провалиться в глухую темень… Но непослушная голова всё больше наполнялась тяжестью и клонилась, билась о мощную спину Еремея Силуановича, как безвольный болванчик.

— Ерёма, уходим! Ты… правильно… ид… ид… идёшь, — еле слышно произносил он, и даже не знал, а слышит ли его брат. — Да! Я знаю путь, слушай меня!

— Да, уходим, уходим, Антоша! Ты только потерпи!

Свита и герцог стояли молча, дав братьями скрыться.

— Позвольте узнать, что же — Игра на этом завершена? — спросил молчавший до этой поры Пантелей, вновь обернувшись котом. — На самом интересном мяу?

— Они ведь найдут выход, господин? — спросила Джофранка.

— Всё может статься. Ведь молодой барин ощущает шахту, — ответил за герцога Гвилум. — Он понял значение картины, написанной старым мастером. Но хватит ли ему сил продержаться?

— Нет, Игра не завершена, — сказал чёрный герцог так резко, что все вздрогнули. — Господин Корф!

— Я здесь! Жду ваших приказаний, мессир!

— Нам уже пора в путь, и мы вынуждены прощаться с вами, — он приобнял обер-офицера. — Я знаю, вы желаете сказать мне много важных слов, но не стоит теперь. Всё понимаю, и на долгое прощание нет времени. Мы должны идти. Но вы, если только это не затруднит вас…

Корф вытянулся, блеснула медаль. Благородное лицо дрогнуло, и тут же обезобразилось, снова обнажив кровавый вырез без нижней челюсти.

— Постарайтесь всё же устроить так, чтобы братья не добрались до выхода и не покинули