закрыли. – Шуршат зеленые занавески. Официальный цвет. Центральная клиническая больница. В воздухе пляшет пыль, пляшет. Счастливая – пляшет.

– Слезь с окна, а то опять засипишь.

– Зеленого мармелада бы. Пожалуйста.

Мама хмурится:

– Эх, вот же папа вас разбаловал. – Она снова дает мне попить воды. В кружке из-под молока. Не хочу воду. – Пойду позову врачей. Чем скорей тебя выпишут, тем лучше.

И никакого тебе зеленого мармелада.

– Тут тебе на днях письмо пришло, – говорит Мбу, держа в руке конверт. Белый. Красный. Синий. Штамп авиапочты. На конверте написано: «От Обиагели Мадуевеси».

Обиагели!

– Еще она постоянно звонит, спрашивает, когда тебя выпишут. И жует по телефону, прямо бесит.

– А зеленый мармелад?

– Я постараюсь принести, только позже. – Мбу чешет щеку. – Я припрятала парочку у себя в комнате. Не для того, чтобы есть, конечно, просто так – на память. – Вздох. Глубокий протяжный вздох. Мбу опять чешется. Скрип деревянного стула.

Мбу шепчет:

– Ты видишь тут каких-нибудь призраков?

– Две зеленые мармеладки.

– Ладно, принесу два, но не больше, у меня их не так и много. Мама скорее застрелится, чем согласится купить нам этот химозный мармелад.

Я молча киваю.

– Сколько видишь призраков?

Я поднимаю один палец.

– Где?

Я указываю на стул:

– Ты на него села.

Ой, больно смеяться, но все равно здорово. Щиплет под повязкой. Щиплет глаз.

Потекли слезы. Отворачиваюсь, чтобы Мбу не видела.

Глаз Нкили. Нкили лежит на земле. Много крови. Моя подруга. Все болит, ужасно болит. Нестерпимо. Она менялась к лучшему, я видела. Она сожалела о содеянном. И не хотела умирать.

Наверное.

Я не знаю. Не знаю, как бы я сама поступила, если б тот мальчишка не…

Не могу вспоминать про этого мальчишку.

Мбу кашляет. Притворяется. Я вытираю слезы, притворно зеваю, но очень натурально. Да, вот так. Мбу не видит. Теперь зеваю по-настоящему. Я устала. Я закрываю глаза. Левый глаз щиплет.

Я говорю:

– Папа приезжал ко мне в школу.

– Мне плевать, – отвечает Мбу.

Я молча киваю. Мбу страдает. Мбу врет. Все врут. Нкили врала. И я тоже вру, потому что, как бы мне ни хотелось забыть об этом, леопард все равно убил бы Нкили. Такова его работа.

И моя ответственность.

Я леопард. Тот мальчишка сделал за меня мою работу.

«Помоги мне».

Я должна найти его. Я должна помочь тому мальчишке.

Мбу что-то говорит.

– Что?

– Я говорю, прочесть тебе письмо?

– Да, пожалуйста.

Пусть читает, потому что Обиагели все равно ничего не знает.

Меня зовет леопард, я должна ответить на его зов.

Я закрываю глаза. Надо правильно подгадать время.

Узда

После моего последнего пребывания в леопарде со мной произошло нечто особенное. Я чувствую себя старше и мудрее. Мне довелось стоять в реке времени, и воды ее протекали сквозь меня стремительным потоком. Я есть та, кем и всегда должна была стать.

Наверное, это и есть особая разновидность смерти. Все старое ушло.

От мальчика исходит сильный запах, запах разложения – и не совсем чтобы плоти. Внутри его духа властвует гниение, а еще ужас и отчаяние, запах гниющей души. Мальчика не трудно выследить, поэтому мы переходим на бег, лишь когда запах становится особенно сильным. Он бежал впереди, а мы преследовали его, чувствуя вибрации травы, сквозь которую он несся. Наше лицо разгорячено от погони. Последнюю часть пути он уже полз, ноги его отяжелели и омертвели. И наконец он устал, мы больше не чувствуем никакого движения.

Мы обнаруживаем его на старом кладбище в Амавбии[166], в самом дальнем конце, вдали от трассы. Леопарду не нравится близость автомобильных дорог, особенно в дневное время, он может пойти туда лишь в случае крайней необходимости, и тогда я ощущаю его неудовольствие как дрожь, пробегающую по нашим бокам, и как подергивание наших ушей. На этом старом кладбище, как и на любых других, земля красная, железистая, поджаренная до каменистости солнцем, побитая дождями, покрытая трещинами, беспорядочно уставленная надгробными плитами и заросшая травой.

Грудь мальчика едва вздымается. Из-под разодранной рубашки выпирают тощие ребра, словно жалкое подобие ксилофона. Он реагирует на наше присутствие лишь движением глазных яблок, ноги больше не держат его. Мы слышим, как медленно бьется его сердце, жилка на шее едва трепещет. Тело мальчика еще живет, но его не оживить ни дыханием, ни водой, ни едой. Леопард припадает к земле, и я прислушиваюсь к тому, что он пытается мне сказать.

«Вон там».

Под умирающей оболочкой находится нечто, застилающее нам взор подобно волнам горячего воздуха. Мальчик поднимает ослабевшую руку, и в груди моей рокочет гневный рык леопарда.

«Так это ты. Это ты убил мою подругу. Ты, а не этот мальчик».

Пелена вокруг мальчика слабо вспыхивает, меняет очертания. Ответ слабо пробивается сквозь помехи. Я отчаянно пытаюсь понять, но леопард соображает быстрее меня.

«Она мне обещала. Дала еще один шанс».

На меня накатывают волны противоречивых эмоций: восторг, страх, осознание предательства и потери, ярость. А потом я чувствую какой-то другой привкус – уже не просто гнили.

Это мы вонзили зубы в горло мальчика и, сомкнув челюсть, вырываем паразита из тела измученного носителя. Ярость имеет привкус застарелой воды, месяцами простоявшей под солнцем, ярость не хочется глотать. Я открываю наш рот, и паразит издает последний вздох и распадается в небытие. И тут мы чувствуем аромат дикого манго, когда мальчишка вскакивает на ноги, явившись таким, какой он есть на самом деле – с блестящей кожей, толстощекий, с неправильным прикусом желтоватых зубов, которые давно пора почистить. Мальчик с улыбкой кивает и направляется в сторону дороги, насвистывая какой-то веселый мотивчик.

А потом мы пробираемся вдоль проселочных дорог, вдоль трасс, проскальзываем сквозь двери, срезая путь через задворки миров, пока не наступает ночь. Устав от принятого облика, я думаю только о том, чтобы преобразиться обратно.

Какое-то время я уже несу леопарда, оставаясь им и передвигаясь на двух ногах, и все его чувства и инстинкты открыты для моего понимания. Моя поступь спокойна и размеренна, мой мозг тонко настроен на малейшее движение мышц. Мы идеально синхронизированы. Ведь в конце концов я нашла узду, и ею оказалась я сама.

Другим леопардам, что были до нас, требовалась узда извне, чтобы контролировать зверя внутри человека. А я свыкаюсь с пониманием, что являюсь не таким леопардом, как прежние. Я – новый вид леопарда, созданный для нового мира, и мой леопард откликается только на мой зов. Он обязан следовать за мной, чтобы обозреть этот новый мир и придумать правила сообразно моим представлениям.

Леопард хочет поохотиться. Я выхожу из него и гляжу, как он неспешно скрывается в зарослях, даже не оглянувшись.

Благодарности

Я хотела бы поблагодарить моего литературного агента Люси К. Моррис за ее невероятную поддержку и за продвижение этой книги. Огромное спасибо Каоимхе Уайт, Лиз Деннис, Люку Спиду и всей звездной команде из агентства Curtis Brown, а также Хилари Джейкобсон из агентства ICM. Мой