— Да вы и так все знаете, — устало отмахнулся чиновник сыскной полиции.

— Прошу вас!

— После, все после… — Ванзаров дружески похлопал Джуранского по плечу и пошел прочь, шаркая пыль парадными ботинками.

— Вы куда? — брякнул вслед верный помощник от напряжения рассудка.

— Спать…

Не спится служивым в такой час, все заботы одолевают. Вот один у ворот топчется, сторожит или дожидается кого, замерз весь, бедный, в шинельку укутался. Видать сердешному, курить хочется, а нельзя. Везде страдает душа христианская ни за что!

Тетка Ефросинья, приехавшая навестить сыночков на заработках, женщина дородная и душевная, собралась наградить солдатика пирожком, да он так зыркнул, что вологодская крестьянка поскорее унесла ноги. А полковник Герасимов закутал подбородок воротом армейской шинели. Ждал с полчаса, но гость что-то задерживался.

Но вот по набережной прошуршали шины. Угловатый силуэт шестиместного «Рено» с задернутыми занавесками на стеклах замер напротив ворот. Двое крепких господ в штатском соскочили с передних сидений — на третьем остался водитель — и перекрыли возможные подходы к мотору. Герасимов лично открыл дверцу, выпрямился и отдал честь.

— Ну, что вы, голубчик, нашли место и время, — тихо пожурил его приятный голос.

Из кабины вышла невысокая фигура в офицерской шинели. Фуражка сидела излишне глубоко, закрывая козырьком глаза.

Начальник «охранки» торопливо толкнул калитку, приглашая войти. Посетитель, почти не нагибаясь, проследовал внутрь двора, его же караул не двинулся с места.

Охранное отделение, казалось, вымерло. Александр Васильевич проводил полуночного гостя по первому этажу, затем они спустились в подвал, но и там не встретили ни единой живой души, даже тюремных часовых. Как ни странно, везде горел электрический свет.

Около дальней двери Герасимов остановился и сказал приглушенно:

— Это здесь. Прошу заранее простить, зрелище не из приятных.

— Я понимаю, — спокойно ответил спутник в шинели.

Полковник лязгнул замком и распахнул вход в камеру.

Гость, прежде чем войти, все же вынуждено достал надушенный платок и прикрыл нос.

Белейшая простыня скрывала на деревянных нарах нечто длинное, в два аршина с вершком.

Герасимов взялся за край покрывала, но в сомнении обернулся к спутнику:

— Прикажите, открывать?

— Да-да, поторопитесь…

— Слушаюсь, — прошептал полковник и дернул простыню.

На деревянных нарах покоилось тело молодого мужчины с пятнами трупного разложения. Вместо головы торчал обрубок с рваными краями, а руки и ноги держались на толстых нитках, грубо пришитые к торсу.

Гость зажмурился, но заставил себя посмотреть еще раз, затем тихо спросил:

— Вы уверены, что это… именно он?

— Так точно.

— Но ведь головы нет?

— Она уничтожена сегодня взрывом на даче в Озерках, надеюсь, вам доложили, что погибло много моих людей, ротмистр Модль и…

— Нельзя ли короче?

— Слушаюсь… Агенты видели и опознали по снимку. Сомнений нет.

— Оставьте меня, — вдруг резко потребовал посетитель.

Полковник козырнул и вышел. Но позволил себе остаться поблизости в коридоре, внимательно прислушиваясь. Кажется, разобрал тихие всхлипывания, шепот молитвы и даже слова «бедный мальчик». Впрочем, излишнее напряжение слухового нерва могло сыграть злую шутку.

Гость находился в камере не более трех минут. Когда он вышел, лицо его было спокойно. Лишь покраснели белки глаз.

— Тело должно исчезнуть навсегда, — приказал он и добавил совсем иным тоном: — Похороните по-христиански, как полагается, но подальше от столицы. На кресте надгробном напишите «Иванов», с датами что-нибудь придумайте. Потом сообщите… Нет, не стоит, я ничего не хочу знать.

— Я же говорил: дрянь! — заявил Аполлон Григорьевич, в раздражении швырнув последний листок машинописной рукописи в папку.

Лебедев трясся в пролетке уже час, и вовсе не к хорошеньким актрискам и не по доброй воле.

С неделю назад Ванзаров испросил срочный отпуск спасать здоровье жены, оставив объемную посылку с непременным условием прочесть в тот же день. Но руки у криминалиста дошли до нее только сегодня. Под промасленной оберткой обнаружилась целая кипа бумаг. Во-первых, окончание рукописи уголовного романчика с пометкой «Прочесть в первую очередь». Затем, тонкая папка с завязанными тесемками, на которой рука Ванзарова вывела строгую надпись: «Не вскрывать до прочтения письма № 2», и два конверта, озаглавленных: «Письмо № 1» и «Письмо № 2 Только для ваших глаз!».

Само собой, Аполлон Григорьевич сделал, как хотел, а именно: вскрыл «Письмо № 1». И немедленно пожалел. В нем оказалась слезная просьба, то есть откровенная спекуляция на дружеских чувствах. Коллежский советник умолял криминалиста съездить на дачу и забрать самые нужные в хозяйстве Софьи Петровны и Глафиры вещи (список из тридцати пунктов прилагался), иначе не сносить ему головы.

Подстрекаемый остатками совести, Лебедев потащился за город. И в дороге ознакомился с окончанием романчика. Настал черед «Письма № 2».

Из конверта, вскрытого рывком, вывалились странички, густо исписанные подчерком чиновника сыскной полиции:

Дорогой друг! Обстоятельства не позволили выразить вам искреннюю благодарность. Без вашего таланта я бы вряд ли писал эти строки. Ваша заслуга в определении заряда пироксилина в брильянтовой птичке — выше сяких похвал.

Надеюсь, вы уже прочли творение «Камуфлет» и знаете подробности встречи в особняке. Вам наверняка интересно: что же происходило на самом деле?

Начну с удивительной истории, редчайшей в своем роде, если не сказки вовсе. Итак, когда-то давным-давно, лет двадцать тому, на свет явился ребенок, которого нарекли Петей. Мать мальчика, происходя из древней княжеской семьи Одоленских, видимо, скончалась при родах. А отец… впрочем, о нем позже. Словом, мальчик был незаконнорожденным. С фамилией его вышла неприятность: отцовскую дать не представлялось возможным, поэтому взяли материнскую и обкромсали до «Ленский», но отчество — Николаевич — по необъяснимой причине оставили. Впоследствии с фамилией мальчика случилась изрядная путаница, но пока он беспечно рос сиротой, под неусыпным надзором.

О существовании Пети знало лишь несколько самых доверенных лиц. Когда ему исполнилось восемь лет, отец, смутно подозревавший о его существовании, занял российский трон и вовсе забыл о «внебрачном отпрыске». Однако верные слуги не забывали. Они помогли Пете поступить в Александровский лицей. Скорее всего, там и обнаружилась пагубная страсть мальчика к своему полу. Все же лицей был окончен, но Петю не пустили на государственную службу, а напротив, отдали в коммерческую школу. Правда, под фамилией «Морозов». На этом сказка заканчивается, и начинается совсем другая история.