— Я, мадонна? Но Бог ты мой, чем же я вас обидел?

— Мало того, что меня прохватил чудовищный понос на глазах тридцати с лишним человек, мало того, что я решила, что у меня выкидыш, и чуть ли не до смерти перепугала бедного моего мужа…

— Ах, так ваш муж тоже был там? — Тут метр Раймон уже не на шутку разволновался.

— Да, был, — уверила я его. Мне стоило немалого труда уговорить Джейми не вламываться вместе со мной в лавку метра Раймона, чтобы силой выбить из него необходимую нам информацию. Я убедила его подождать меня на улице, в карете.

— Но вы же не умерли, мадонна, — заметил торговец снадобьями. Бровей как таковых у него не было, но он умудрился пошевелить участком кожи над глазами, отчего на широком лбу собрались морщины. — А ведь вполне могли, заметьте себе…

В суматохе той сумбурной ночи у меня как-то вылетело из головы это обстоятельство.

— Так, значит, то была вовсе не шутка или недоразумение? — слабым голосом спросила я. — Кто-то действительно хотел отравить меня, и не умерла я только потому, что у вас были скрупулы?[16]

— Возможно, вовсе не мои скрупулы были тому причиной и помогли вам выжить, мадонна. Возможно, это все же была шутка или недоразумение. Кроме того, уверен, что горький жостер можно приобрести не только в моей лавке. Не далее как в прошлом месяце я продал это средство двум лицам, причем и тот и другой просили совсем иное…

— Понимаю. — Глубоко вздохнув, я вытерла перчаткой выступивший на лбу пот. — Итак, у нас имеется два потенциальных отравителя, именно за этим мы сюда и явились. Кто они? — без обиняков спросила я. — Ведь в следующий раз они могут купить зелье у кого-то другого. И без этих ваших скрупул.

Он кивнул, широкий лягушачий рот искривился.

— Вполне возможно, мадонна. Впрочем, не думаю, что моя информация сможет вам помочь. Это были слуги, и действовали они, повинуясь приказам своих господ. Служанка виконтессы де Рамбо, а второго человека я не знал.

Я нервно забарабанила пальцами по прилавку. Единственным человеком, который мне угрожал, был граф Сент-Жермен. Неужто он нанял анонимного слугу приобрести яд, чтобы затем уже самому подложить мне его в бокал? Что ж, учитывая нашу встречу в Версале, это вполне возможно. Бокалы с вином разносили на подносах слуги. Сам граф не приближался ко мне и на расстояние вытянутой руки, но разве так уж сложно подкупить кого-то из дворцовых слуг, чтобы подсунуть мне нужный бокал?..

Раймон не сводил с меня любопытных глазок.

— Могу ли я спросить, мадонна, не совершали ли вы какого-либо опрометчивого шага, могущего раздражить виконтессу? Она очень ревнива и не однажды прибегала к моей помощи, чтобы расправиться с соперницей. Хотя, как правило, эти приступы ревности у нее скоротечны. У виконтессы, знаете ли, ушки всегда на макушке, и вскоре появляется новая соперница, способная вытеснить из мыслей предыдущую.

Я села без приглашения.

— Рамбо? — спросила я, стараясь вспомнить. И наконец в памяти всплыл смутный образ. Постепенно он становился все отчетливей, и перед глазами возник напомаженный и разодетый в пух и прах господин с круглым живым лицом. — Ах Рамбо! — воскликнула я. — Ну конечно же! Я встречала этого человека, но дело кончилось тем, что пришлось влепить ему пощечину веером. Он укусил меня за палец на ноге.

— Что ж, уже одного этого достаточно, чтобы привести виконтессу в дурное расположение духа, — заметил метр Раймон. — А раз так, уверяю вас, дальше можете жить совершенно спокойно.

— Благодарю, — сухо ответила я. — Но что, если это вовсе не виконтесса?

Какое-то время аптекарь колебался, и без того маленькие глазки совсем сощурились в лучах утреннего солнца, проникающего сквозь оконные стекла. Затем, словно что-то решив для себя, поднялся и направился к каменному столу, на котором кипели снадобья, сделав мне знак следовать за ним:

— Прошу вас, пожалуйста, сюда, мадонна. Хочу показать вам кое-что.

К моему изумлению, он вдруг нырнул под стол и исчез. И не возвращался довольно долго, так что я нагнулась и стала всматриваться под стол. Там, посредине, тлели окруженные решеткой угли, однако по обе стороны от жаровни оставалось достаточно места. А в стене, к которой был придвинут стол, зияло темное отверстие.

Я подобрала юбки и без долгих колебаний нырнула под стол вслед за Раймоном.

Там, за стеной, оказалась еще одна комната, совсем маленькая. Глядя на дом снаружи, никто не догадался бы о ее существовании.

Две стены сплошь занимали полки. На них, безупречно чистых и вытертых от пыли, были расставлены черепа каких-то животных. Сперва это зрелище заставило меня вздрогнуть и отшатнуться: из темноты взирали на меня пустые глазницы, острые зубы скалились в приветственной усмешке.

Затем наконец я разглядела метра Раймона: он стоял сгорбившись у одной из полок, напоминая при этом один из своих экспонатов. Я увидела, как, поймав мой взгляд, он нервно вскинул руку, видимо опасаясь, что я сейчас или закричу, или же наброшусь на него от страха. Но мне доводилось видеть зрелища и похлеще, чем ряды чисто выскобленных полок, уставленных костями, а потому кричать я не стала, а просто приблизилась, чтоб рассмотреть все как следует.

Чего только тут у него не было!.. Крошечные черепа летучей и простой мыши и землеройки с почти прозрачными косточками и мелкими острыми, как булавки, кровожадно оскаленными зубками. Черепа лошадей, от огромного першерона с массивными и изогнутыми точно турецкая сабля челюстями — такими можно было раздробить целый отряд филистимян — до ослиных черепов, упрямо повторяющих в миниатюре все их очертания.

Они были по-своему привлекательны, даже красивы, каждый из них нес отпечаток самой сути своего владельца, словно до сих пор очертания этих выбеленных временем костей хранили в себе намек на плоть и шерсть, некогда покрывавшие их.

Протянув руку, я дотронулась до одного из черепов. Вопреки ожиданиям кость оказалась на ощупь вовсе не холодной, но какой-то странно нейтральной, точно дух покинувшего ее тепла все еще витал где-то поблизости.

Доводилось мне видеть и человеческие останки, но хранились они далеко не в таком идеальном порядке: черепа первых христианских мучеников — они горами лежали в катакомбах щека к щеке, а берцовые кости, сложенные в отдельную кучу, издали напоминали бирюльки.

— Медведь? — тихо спросила я. Гигантский череп, острые клыки изогнуты, готовые рвать плоть, коренные же странно плоские по контрасту с ними.

— Да, мадонна. — Видя, что страха я не испытываю, Раймон успокоился. Рука нежно поглаживала изгибы толстого лобастого черепа. — Видите, какие у него зубы? Он ест рыбу, мясо. — Палец скользнул по длинному, хищно изогнутому клыку, затем опустился на плоский коренной зуб. — А вот этим они перемалывают ягоды, листья, личинок. Медведь редко голодает, потому что всеяден.