произнес я. — Ты оскорбил меня в присутствии дамы, и я требую сатисфакции.

— Вали ты подобру-поздорову! — рыкнул тролль.

— Это была шутка, — вздохнул я.

— И её с собой прихвати.

Я и не ожидал, что меня встретят с распростёртыми объятиями.

Румпель застыл, уперев огромные лапы в бока.

— Девчонку в свои разборки не впутывай, — хмуро прорычал он. — Покалечишь или ещё чего, я не посмотрю, что легавый, пущу под пирс и вся недолга.

Я собирался спросить про капитана Эдрика Брилова, но вместо этого выдавил:

— Она мне тоже дорога.

— Что? — опешил тролль.

— Ты зря беспокоился, я бы никогда не причинил ей вреда.

— Было заметно. Особенно на балу!

Теперь Румпель сплёл ручищи на груди и поглядывал на меня с плохо скрываемым раздражением. Было слышно, как хвост сердито шоркается о грубую ткань штанов.

— Терпеть не могу оправдываться, — вздохнул я. — У Мнишеков я разыскивал тварь, которая прикидывается девицей и уже прикончила полдюжины людей, слыхал, наверное.

Тролль только хмыкнул.

— Ну, допустим, облажался. А вот что это на балконе было? Какого дидька лапать полез, да ещё против воли? Ты на всех заколдованных чудищ кидаешься? — саркастически осклабился хозяин таверны, упираясь локтями в стойку.

— На некоторых… Я припой. Если по-другому информации не добыть, то я и жабу поцелую, как тот Киван-царевич.

— Ещё пива! — крикнули из зала.

Румпель налил несколько кружек и свистнул:

— Забирай!

Я же раздумывал уйти или потерпеть ещё пару минут. Разговор свернул куда-то не туда, и всё меньше мне нравился.

— Припой это тот, кто из любой жидкости воспоминания высасывает? — переспросил тролль.

Я кивнул.

— Тю, так у нас шаманы через одного такие, и ничего живут как-то, правда, на то они и шаманы, а чего они там себе бодяжат для лучшего существования, уж не знаю… А тебе, выходит, совсем ничего пить нельзя? — заинтересовался он, вытирая руки об фартук.

— Только дистиллят — мёртвую воду.

— Тяжело. А как же ты ешь? Всё же на воде готовят?

— Во время приготовления пищи происходит много алхимических процессов: окисление, разложение, замещение, объединение, поэтому все воспоминания растворяются.

— А суп? — не отставал Румпель.

— С супами опаснее, — кивнул я. — Если будет очень жидкий, то могут остаться крупицы чужой памяти. Поэтому, стараюсь их не есть.

— Беда! — согласился тролль. — Я бы без лукового супа завыл.

Я снова кивнул и серьёзно взглянул ему в глаза.

— Если бы тогда на балу, я догадался что это Алана то… никогда бы. А уж тем более…

— Да хорош! Сам говорил, что оправдываться не любишь. Проехали! Я на тебя зла не держу, — тролль протянул руку. — Мир?

Я пожал его огромную ладонь.

— Мир!

Он хмыкнул.

— Был бы я припоем, вконец бы озверел! Это же надо — супчик не ешь, грог не пей, девиц не трожь, — Румпель закатил глаза. — Впору вешаться!

Я вздохнул.

— Выпить бы не отказался… только тогда, я действительно сожгу твою таверну, и это уже будет не шутка.

Румпель задумчиво подбоченился.

— Я, когда на корабле ходил, не всем качка легко давалась, особенно в шторм. Спиртное помогало, но после того, как один молокосос свалился за борт, капитан запретил пить. Так наш колдун, большой любитель заложить за воротник, вот что придумал.

Он убежал на кухню и долго гремел посудой, а когда вернулся, притащил высокую железную флягу необычной формы.

— Вот! — довольный тролль ткнул её мне под нос. — Без колдовства, наверное не обошлось, зато морскую болезнь здорово отбивало. Тут две колбы. В нижнюю льёшь кипяток, а в верхнюю разогретый грог.

— И что? — не понял я.

— Что-что, — передразнил Румпель. — Сидишь и нюхаешь. У нас один трезвенник так паров нанюхался, что полночи потом песни орал. Хочешь попробовать?

Я осторожно кивнул.

— Не отравлю, — гоготнул тролль, — да ещё и пригляжу за тобой, — он неожиданно посерьезнел. — Но, если будешь чудить, рука у меня тяжелая, сам помнишь.

— Наливай! — потребовал я.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У моста»

Тусклые солнечные лучи положили конец моему глубокому, но короткому сну. Вчера мне было настолько не до всего, что я забыла закрыть ставни, и теперь расплачивалась. Ну что же, по крайней мере одно я выяснила точно — доведение до полного изнеможения отличное средство от кошмаров. Правда надолго меня в таком темпе не хватит. Пора заканчивать эту канитель, пока ещё кто-нибудь не погиб. Вчера весь остаток дня и большую часть ночи я провела за книгами, пытаясь объединить и упорядочить разрозненные сведения в единую систему. От выкладок Мартина Горица вскипали мозги. Его идея-фикс — пробраться в Полуночную бездну, сквозила между строк всего трактата. Похоже он исполнил задуманное или поверил в то, что исполнил. Он открыл что самая тонкая грань между мирами живых и мертвых проходит во снах. Поэтому начал изучать контролируемые сновидения. После этих жутких погружений его мучили кошмары. Неведомые твари являлись к нему в разных воплощениях и пытались положить конец исследованиям, но Гориц запирал их в свои картины, разработав систему печатей и ловушек. И то, что я, будучи ребенком, проделала по наитию, он творил осознанно. Неудивительно, что с такими экспериментами под конец жизни свихнулся окончательно и умер в безвестности, а картины с сюрпризами разошлись по свету, всплывая то тут, то там, часто без указания авторства. Я почти не сомневалась, что злополучное полотно в реставраторской принадлежит его кисти.

Однако, несмотря на безумие, именно он стал ключом к решению свалившейся на меня проблемы. Теперь я точно знала, как поймать кошмар. У этой твари было только одно слабое место — мой страх. Он породил её, питал и не давал развеяться. И чтобы победить, мне нужно перестать бояться. Загвоздка крылась в том, что кошмар набрал такую силу, что совладать с ним на его территории, то есть во сне, нечего было и мечтать. Там он почти всесилен и запросто сломит мое хлипкое сопротивление. Единственным выходом, по мнению Горица, оставалось