– А даже если бы и были, сомневаюсь, что они дали бы нам свои номера.

– Они нас не слишком жалуют, – говорит Сейбл. – По общему мнению, просто терпят.

Дикон фыркает.

– И под «терпят» Сейбл подразумевает, что многие из них не пролили бы и слезинки, исчезни мы все до последнего.

– Мы на одной стороне. И все же они… презирают нас?

– Мы потомки их падших братьев, – объясняет Сейбл. – В их глазах мы не должны были существовать. Мы были созданы как сосуды, чтобы впустить в мир смертных зло. Некоторые ангелы до восстания даже охотились на нас.

– Но ангелы должны охранять человечество.

– С тех пор как родился первый представитель нашего вида, наша принадлежность к «человечеству» всегда была спорной.

Я снова меняю свой взгляд на наших ангельских предков. Раньше я думала, что они играющие на лирах посланники Бога с пушистыми крыльями, хранители человечества. После поступления в Академию Серафимов мое восприятие изменилось. Теперь я представляла их сильными и доброжелательными – хоть и далекими от нас эмоционально и физически – защитниками с безупречными нормами морали. Гордыми воинами, которые сражаются за правду, справедливость и все такое прочее. Но сейчас начал проступать и более темный их образ. Их мысли испещрены пагубным влиянием и предрассудками. Они жаждут крови не только врагов, но и своих невинных отпрысков.

Неужели в этом мире нет ничего чистого? Если даже всемогущие ангелы запятнаны ненавистью, то на что надеяться всем остальным?

– Диньк, что еще ты знаешь о матери Эмберли?

Маленькое существо плюхается на середину тарелки с печеньем и начинает ее облизывать. Каждый раз, проглатывая очередную крошку, он счастливо пищит.

– А что? – спрашивает он. – Ее нет ни в этом, ни в ином мирах.

При напоминании об этом у меня в груди что-то сжимается.

– Да, но кем она была при жизни? Ты когда-нибудь встречался с ней? Ты знаешь, к какой ангельской линии она принадлежала?

– А это важно?

Смолчать мне не удается.

– Да! Это очень важно.

– Не нужно злиться. Ты в курсе, что мне приходилось смотреть за тобой, пока тебе в детстве задницу подтирали? Ужасная работа. А какой запах!

– Диньк, – предупреждаю я его.

– Ладно. Давайте посмотрим, догадаетесь ли вы. Как думаете, на нефилиме из какого рода женился бы ангел войны?

– Это что, вопрос с подвохом?

– В этом заведении явно слишком низкая планка. – Сейбл бросает на Динька косой взгляд, но тот его игнорирует. – Разумеется, он выбрал себе в пару кого-нибудь из самых грозных бойцов.

– Херувим? – предполагаю я

– Может быть, силы? – добавляет Эш.

Дикон скрещивает руки на груди и откидывается на спинку кресла.

– Может, и архангел.

Диньк опускает крошечную головку на крошечные лапки.

– Вы все идиоты.

– Он всегда такой лапочка? – спрашивает Дикон.

– Мы слышали кое-что и похуже.

– Я говорю о нефилимах, которые обучены лучше всех, о самых впечатляющих из вас, когда дело доходит до битвы. – Мы просто смотрим на него, ожидая, когда он перейдет к делу. – Об ангелах.

На мгновение становится тихо, а потом все начинают говорить одновременно. Дикон обвиняет Динька во лжи. Сейбл умничает, излагая то немногое, что знает об этой легендарной линии нефилимов. Эш задает вопросы в пустоту.

Для троих они слишком шумные. Они говорят все громче, но я не обращаю внимания. По крайней мере, не подаю вида. Мой мозг взрывается фейерверком.

Дочь серафима и нефилима ангела. Всего несколько месяцев назад это не имело бы для меня никакого смысла, а теперь это моя новая реальность.

– Я знаю, что нужно делать. – Я говорю негромко, но остальные мгновенно замолкают. Три пары светлых ангельских глаз и черные бусинки небожителя буравят меня взглядом. Внутри меня кишат целый миллион дурных предчувствий. Скорее всего, я встаю на путь, который принесет мне много душевной и физической боли, но есть только один способ раскрыть все эти тайны. – Нам нужно найти моего отца.

СТИЛ

Я резко сажусь в постели, горло саднит – я кричал во сне. Тонкая колючая простыня, которую я натянул на себя перед тем, как заснуть, спуталась в ногах.

Пот не просто собирается капельками у меня на груди – он стекает ручьями. Волосы настолько пропитаны влагой, что я могу отряхиваться как собака.

Когда последние остатки кошмара рассеиваются, мозг обманом заставляет меня думать, будто я чувствую сладкий запах жимолости и вкус теплой корицы на языке. Ее аромат. Ее вкус.

Это пытка, но я закрываю глаза и держусь за эти чувства до тех пор, пока они не исчезнут.

Тогда мои мышцы превращаются в дрожащий кисель.

Я выбираюсь из старой двуспальной кровати и, пошатываясь, направляюсь в ванную. Падаю на колени перед унитазом, и тошнота, что крутит мои желудок, поднимается к горлу.

Мне это не впервой.

Ее пряный вкус вымывается изо рта, пока я исторгаю жидкое месиво из желчи и полупереваренной пищи. Теперь я чувствую лишь запах моей собственной рвоты.

Я спускаю воду в туалете и смотрю, как она кружит в водовороте, пока ее не смывает полностью.

На дрожащих ногах я вползаю в душевую кабинку и включаю воду. Трубы шипят и стонут, прежде чем выпустить холодную струю.

Этот мотель – в настоящих трущобах. Может, в следующий раз я выберу пятизвездочный вместо полузвездочного.

По опыту я знаю, что вода нагреется через несколько минут, но холод мне полезен. Он будит и прогоняет прочь сны.

Видения. Они начались много месяцев назад, задолго до того, как Эмберли вошла в мою жизнь, но ее присутствие, несомненно, усилило их.

Сначала они были прекрасны. Я просыпался с туманными воспоминаниями о богине с золотыми крыльями. Cердце щемило, и в то же время я воспарял к небесам. Меня тянуло к этому прекрасному созданию так, как никогда ни к кому другому.

А потом, словно по волшебству, она явилась мне во плоти.

Моя принцесса-воин со светлыми локонами, огненными на концах. Яростный дух, обернутый в золото. Моя мечта, воплощенная в жизнь.

Легион Падших не напугал бы меня больше, чем она.

И я, эмоционально недоразвитый трус, использовал все имевшиеся у меня способы, дабы оттолкнуть ее.

Сны начали темнеть и трансформироваться, превращая то, что когда-то было прекрасным и чистым, в болезненный ночной ужас, который я переживал почти каждую ночь. Засыпая, я вынужден смотреть, как из ран, которые наношу ей я, льется мне на руки кровь. Даже когда я вонзаю в нее нож снова и снова, ее глаза всегда задают один и тот же вопрос: «Почему»?