И сразу после этого я заметила ожерелье огоньков, обвивающее круг кирпичных зданий возле канала. По ночам Амстердам вскрывает свои вены и изливает из них неоновое молоко большого города. Нас завораживают огни – не беспорядочно разбросанные, а расположенные в строгом порядке. Может быть, таким образом мы хотим зашвырнуть в небо созвездия?

Мы обожаем образцы. И находим их повсюду – в песчаных дюнах и в сосновых шишках; воображаем их, глядя на облака и звездное небо; создаем и оставляем их везде, как следы наших ног или звуки нашего голоса. Наши дома, наши симфонии, наши изделия, наши общества – все они созданы по определенному образцу. И даже у наших действий есть свои образцы. Привычки, правила, ритуалы, повседневная рутина, табу, кодексы чести, мутации, традиции – это все названия моделей поведения, и этих названий много. Они успокаивают нас, свидетельствуя о стабильности, упорядоченности и предсказуемости жизни.

Этому же служат сравнения или метафоры, поскольку с виду не связанные между собой вещи с их помощью можно ухватить пинцетом иносказания, а потом поместить в изящные резервуары, и вместе они засияют еще ярче. Метафорами мы успокаиваем наш разум. Зачастую именно по мостику метафоры наше сознание переходит от одного континента восприятия или понимания к другому. Наши беседы текут и извиваются, как река. Сгибаясь от горя, скорбящая женщина напоминает иву, которую клонит к земле ветер. Река поет. Оставшиеся без ответа письма громоздятся, как дюны, на заваленном бумагами столе. Семьи ветвятся. Музыка струится, льется и течет. Сознание, как паук, сплетает связывающую предметы хрупкую, клейкую паутину, соединяя их вместе для последующего употребления. Образцы могут нас зачаровывать – но они же нас упрашивают, умоляют. Мы обожаем разгадывать загадки; мы можем часами стоять перед произведением абстрактного искусства, ожидая, когда оно нам откроется.

Почему образцы, заполняющие мир, притягивают наше внимание? Видимо, потому, что мы – с виду симметричные существа, живущие на планете среди себе подобных. Иногда симметрия выдает живое существо. Например, пять оленей, которые бродят в глубине парка, прекрасно гармонируя с зимним лесом; их белые, коричневые и черные крапины перекликаются с нежными оттенками пейзажа. Разумеется, олени были там и до того, как я их заметила. Но что же выдало их присутствие? Правильная симметрия ног, ушей и глаз. Потом в моем сознании внезапно вспыхивает слово «олень» – и я слежу за ними глазами, обращая внимание и на то, какие у них бока и носы. «Олень!» – подтвердил мой мозг, сверившись с образцом.

Один раз – не в счет. Дважды – случайность. Однако три раза и больше – это уже модель. В хаосе мира мы жаждем найти что-то знакомое. Мысль имеет свою территорию, которую патрулируют стражи закона и порядка, выявляя все, что находится не на месте. Без шаблона мы чувствуем себя беспомощными, и жизнь может показаться такой же жуткой, как ведущая в подвал лестница без перил, за которые можно ухватиться, чтобы ориентироваться. Мы не только полагаемся на шаблоны, но и любуемся и восхищаемся ими. Приятно смотреть на рябь, на спираль, на розетку – и с этим удовольствием мало что сравнится. Они визуально сочны, и сознание их смакует: это своего рода умиротворяющая пища для ума.

Во внутреннем дворе моего дома два голубя ходят с важным видом, как истцы. Подпрыгивая, принимая позы и вскидывая голову, чтобы время от времени разразиться выразительной трелью, они поглощены драмой, смысл которой – определять границы территории, заключать союзы и сохранять мир. Все голуби знают те танцевальные па, которые исполнят другие. Голубю положено подпрыгивать и расхаживать с важным видом. Людям, живущим в обществах, нравится изобретать новые ритуалы, смягчать законы природы и приспосабливать их к своим собственным. Так они совместными усилиями вырабатывают правила для всего – даже для флирта, ухаживания, брака и остальных так называемых обычаев любви. Но в конечном счете они отражают одну из наших древнейших и глубинных потребностей: проложить в этом мире свои дороги и придать смысл нашей жизни.

Мужчина и женщина сидят при свечах за столиком в ресторане. Он пригласил ее на обед. Они едят, разговаривают – а их глаза то и дело встречаются. Они удерживают взгляд другого чуть дольше обычного, на лишнюю секунду или на две. Она улыбается, наклоняет голову, застенчиво на него смотрит, а потом, потупив взгляд, на мгновение отводит его в сторону. Она смотрит назад, смеется, поправляет волосы. Во время разговора он держит руку на столе рядом с ее рукой. Его голубые глаза сияют от воодушевления и возбуждения; он слегка нервничает. Его зрачки, обычно суженные, словно кончик карандашного грифеля, теперь стали широкими, как объектив кинокамеры, и все более дерзко фокусируются на собеседнице. Они разговаривают обо всем и ни о чем. Каждый из них пытается предстать перед другим в как можно более выигрышном свете и в то же время обнаружить свое подлинное «я», свои слабости и свои мечты. Постепенно, тонко, находясь на одной эмоциональной волне, они начинают двигаться в одном ритме, зеркально отражая жесты друг друга. Когда мужчина наклоняется вперед, наклоняется вперед и женщина. Когда она отпивает глоток вина, отпивает и он. Они подобны танцорам в бальном зале, которые и сами не понимают, что танцуют. Когда она с ним кокетничает, ее зрачки расширяются так же, как и у него. Это сигнализирует об эмоциональном или сексуальном интересе, но она ничего не может с собой поделать. Да она этого и не хочет. Они не подростки; они уже ходили по этой дорожке. Ни один из них не упоминает о том, как они хотели бы насладиться вкусом губ своего партнера, почувствовать его ласковое прикосновение, надышаться запахом его тела, ощутить жар его страсти.

Это называется «свидание в ресторане». Но на самом деле это «кормление для ухаживания». Этим занимаются многие животные. Самцы, которые хотят спариться с самками, сначала приносят им еду или какие-то другие подарки. Так делают пингвины, обезьяны, скорпионы, светлячки… Так делают люди. Цель заключается в том, чтобы доказать самке, что самец будет хорошим кормильцем и удовлетворит ее потребности. Мы полагаем, что в драмах ухаживания мужчины играют роль великих соблазнителей, но выбор – по большей части за женщинами. Женщины начинают флирт чаще; женщины подают еле заметные сигналы о том, что все в порядке и ухаживание можно продолжать; женщины и решают, хотят ли они секса с этим мужчиной. То же самое происходит и у большинства других живых существ. Самцы демонстрируют себя самкам в выгодном свете, а те потом выбирают, каких самцов они хотят. У маленьких игрунковых обезьян вида эдипов тамарин, живущих в лесах Южной Америки, воспитанием детенышей занимаются в основном самцы. Если самец хочет спариться с самкой, он делает вид, будто несет у себя на спине детеныша, и это вызывает у самки восторг. По сути, самец говорит самке: «Видишь, каким я буду заботливым отцом? Я буду отлично ухаживать за твоими детенышами».

А какие еще качества ценят самки в самцах, делая свой выбор? Первое место в перечне этих качеств занимает здоровье. Самки испытывают отвращение к тем, кто выглядит нездоровым, заражен паразитами или обладает физическими недостатками. Изнурительное ухаживание, когда самец демонстрирует свою серьезность, не столько впечатляет самку, сколько говорит ей о том, что он вынослив, что у него крепкая сердечно-сосудистая система, что у него хватит жизненных сил, чтобы создать с ней пару. Самец демонстрирует силу, участвуя в энергичных атлетических играх, или совершая другие подвиги, или исполняя для самки серенаду. Самки серых древесных лягушек испытывают влечение к тем самцам, которые оживленно исполняют свои оперные партии, длящиеся почти всю карибскую ночь. При этом самцы используют много кислорода и утомляются, но самок это вполне устраивает. Самке нужен крепкий, сильный певун, который произведет здоровое потомство. Но лягушки некоторых видов во время брачных забав рискуют не одним только утомлением. Несколько лет назад биолог Мерлин Таттл, специалист по летучим мышам, обнаружил, как центральноамериканская летучая мышь вида бахромчатогубый листонос (Trachops cirrhosus) выслеживала свою добычу по звуку. Предпочитая вкус карликовой лягушки вида Physalaemus семейства свистуновых, летучая мышь прислушивается к брачному зову самца лягушки. Чем громче пение, тем жирнее и сочнее лягушка. Это ставит самца лягушки в трудное положение. Он должен петь, чтобы спариться и продолжить свой род – а в томную тропическую ночь он полон сексуального желания, – однако своим пением он еще и сообщает свои координаты любому голодному листоносу. Если самец лягушки будет петь без особого энтузиазма, вполсилы, это не произведет впечатления на самку, хотя и сохранит ему жизнь. А если он, громко квакая и непомерно раздуваясь, гордо воспоет свою удаль, летучая мышь расправится с лягушкой самым жестоким способом.