уставший и недовольный, что мы задержали его допоздна. Позже, когда огонь в камине уже почти догорел, мы четверо все еще неспешно попивали из больших кружек дешевый болотный эль.

– Клянусь Немой, – сказал Брессинджер, когда я закончила пересказывать обвинения и чем они грозили каждому подсудимому. – Ум у тебя острый, как клинок. Да и последние месяцы наверняка неплохо его отточили.

Я улыбнулась и отпила, пытаясь принять скромный вид. Впрочем, я понимала, что он прав. Это дело мне подходило. Я никогда прежде не принимала участия в подобном судебном процессе, где бы рассматривались такие тяжкие преступления и доказательства были столь весомыми. А еще в городе только и говорили, что о суде. Для местных он стал ярким событием. По сованским законам, публику пускали на все судебные заседания, за исключением тех, которые касались государственных тайн; и, судя по разговорам в тавернах, этот суд должен был стать настоящим представлением. Я даже слышала, что некоторые торговцы решили повременить с отбытием, лишь бы посмотреть на Правосудие в действии.

– Ты не волнуешься, что тебя вызовут давать показания? – спросила я его. Поскольку мы трое были свидетелями, сованские законы требовали, чтобы каждый из нас изложил свою версию событий перед присяжными.

– Тьфу ты, – сказал Брессинджер, отмахнувшись от меня. – Я уже дюжину раз их давал, пока служил сэру Конраду. Мне это нипочем, всего лишь часть работы. Пусть эти хлыщи попытаются найти в моих словах хоть какую-то лазейку.

Я сжала и разжала ладони.

– А я волнуюсь, – признала я. – Мне даже хочется перед выходом немного выпить вина.

– Даже не думай, – резко сказал Вонвальт. – Так ты дашь защите повод придраться. Ты должна сохранять ясность ума. И не торопись, отвечая на вопросы. Удивишься, но подловить кого-либо очень легко. Одно дело – наблюдать за тем, как допрашивают свидетеля, и совсем другое – оказаться на месте допрашиваемого.

Дверь распахнулась, и мы обернулись. На пороге стояла Правосудие Августа. По залу прошелся крепкий, прохладный сквозняк. Августа закрыла за собой дверь и скинула плащ. Ее глаза были красными, выглядела она осунувшейся и уставшей. От нее исходила почти неосязаемая сверхъестественная сила.

– Трактирщик уже ушел, – неуверенно пробормотал Брессинджер. – Можете сами налить себе эля.

– Когда состоится суд? – без предисловий спросила Августа.

– Послезавтра, – ответил Вонвальт.

– Я наблюдала за Восточной Маркой Хаунерсхайма, – сказала Августа. Судя по всему, Правосудие имела в виду, что следила за провинцией глазами животных: птиц, лисиц, волков. – На Долину Гейл движется вооруженный отряд. Большинство солдат облачены в ливреи маркграфа Вестенхольца.

Все внезапно выпрямились, одновременно встревожившись.

– Сколько их? – недоверчиво спросил Вонвальт.

– Полтысячи.

– Раздери меня Нема! – прорычал сэр Радомир. – «Вооруженный отряд»? Да это же целая проклятущая армия!

– Они идут с востока? – спросил Вонвальт, прерывая шерифа. – Из Кругокаменска?

– Да, – сказала Августа. – Они квартировались у барона Наумова. По крайней мере, некоторые воины из этого войска – слуги барона.

– Мы знали, что Клавер вертелся около Кругокаменска, когда вы отправились на север по Эстафете, но не знали, что он собирает армию, – сказал сэр Радомир. – Наумов известен своей набожностью, но я не думал, что она приведет его к измене.

– В письмах, которые я нашла в личных покоях Фишера, говорилось, что Клавер встречался с бароном, – сказала я. – Но я тогда ничего не заподозрила.

Вонвальт откинулся назад, слегка сникнув.

– Итак. Значит, он открыто принял сторону Вестенхольца и Клавера.

– Судя по всему, да, – сухо сказала Августа.

Брессинджер с отвращением фыркнул.

– В этом вся беда этих старых сованских хаунерцев. Они слишком долго пробыли в челюстях Аутуна, впитывая его слюнявую религию.

Вонвальт потер лицо руками.

– И далеко они?

– В одном или двух днях пути, не больше. Я еще посмотрю утром. Сейчас у меня уже нет сил следить за ними.

– Немино вымя, – прорычал сэр Радомир. Он испустил вздох, от которого так сильно разило алкоголем, что открытый огонь мог бы его подпалить. – Не может же быть, чтобы он собрался напасть на город?

Никто не ответил. Какое-то время мы сидели молча, давая друг другу возможность осознать этот нежеланный поворот событий.

– Сколько человек было в гормогонском гарнизоне? – спросил Вонвальт Брессинджера и сэра Радомира. – Когда вы искали там Вогта?

– У них могло разместиться несколько сотен, – сказал Брессинджер и пожал плечами. – Но мы не знаем, что внутри форта – может быть, все заброшено. Мы там долго не задерживались.

– И видели мы не больше нескольких дюжин бойцов, – прибавил сэр Радомир.

Вонвальт с досадой вздохнул.

– В Греше была сотня, но им понадобится не меньше трех дней, чтобы добраться до нас… и это при условии, что мы сможем передать им весточку сию же секунду.

– А что в горах у толской границы? – спросила Августа.

– В Западной Марке нет хороших дорог, – отмахнулся сэр Радомир. – Гарнизоны близко, но идти они будут медленно. Небольшая, легко вооруженная дружина сможет добраться до нас, наверное, за неделю, но многочисленное войско, способное разбить полтысячи солдат? Им понадобится две недели лишь для того, чтобы перейти горы.

Вонвальт поморщился и повернулся к Августе.

– У тебя хватит сил передать сообщения путевым фортам в Греше и Гормогоне? И барону Хангмару в Вайсбауме?

– Да, – устало сказала Августа. – Но не более. Если я перенапрягусь, то уже не смогу никому ничем помочь.

Вонвальт кивнул.

– Я понимаю. Спасибо, Реси. – Он немного подумал, затем снова повернулся к сэру Радомиру. – Сколько у вас подчиненных?

– Не нравится мне, к чему вы ведете, – пробормотал сэр Радомир.

– Сколько? – резко спросил Вонвальт.

– Всего сотня, – ответил сэр Радомир. – Сэр Конрад, вы ведь не хотите предложить…

– Вы правы, – сказал Вонвальт. – Я не предлагаю. Я приказываю. Что бы ни случилось в следующие несколько дней, эти солдаты не должны войти в город.

* * *

Вскоре после этого наша небольшая компания разошлась. Сэр Радомир вернулся к себе домой, где бы тот ни находился, а Брессинджер направился к резиденции лорда Саутера. Я решила перед уходом зайти в уборную, а когда пересекала таверну по пути назад, услышала, как Вонвальт и Августа негромко разговаривают. Вместо того чтобы пройти мимо, я поддалась любопытству и подкралась к двери.

– Что будешь делать? – спросила Августа у Вонвальта.

– Ты о чем? – ответил Вонвальт.

– Нужно обо всем сообщить Императору. Дело зашло слишком далеко.

– Император обо всем узнает, – сказал Вонвальт. Тон его голоса совершенно изменился, стал спокойным и мягким. – Я сегодня же ночью отправлю ему письмо с моей личной печатью.

– Не нужна ему твоя печать. Отправь ему себя самого.

– Я не оставлю Долину Гейл на милость Вестенхольца, – сказал Вонвальт. – Это я разворошил осиное