– Прошу тебя, Джесс, умоляю! Она нужна мне!

Брат поднимается на ноги и смотрит на меня, загораживая головой солнце.

– Ты только что чуть не погибла, Шейди. В точности так же, как погиб он. И все ради гребаной скрипки! – Рыдания так и рвутся у него из груди.

Это правда – она уже имеет надо мной столько власти. Но Черный Человек не заткнется от праздного лежания кверху пузом на бережку. И вообще, какая разница? Всё бледнеет перед лицом страшного факта: Джесс виновен в смерти отца. Джессу надлежит сейчас держать ответ за свои действия, а не мне!

– Что ты сотворил с папой? Как подстроил аварию? Я точно чую – там без тебя не обошлось. Не было никакого оленя на дороге! – голошу я, мелко подрагивая со скрипкой у груди. Вот почему он покорно дал себя подставить, безропотно сел за чужое преступление! Потому что, как выразилось привидение Джима, «виновней многих, кару заслужил». Да с собственных губ Джесса там, в «малолетке», уже готово было сорваться признание – я сама не захотела слушать! Но брат все-таки успел сказать: мол, «горя и бед, что я натворил, уже хватит на целую жизнь», и еще: «совершил нечто такое», чего я ему никогда не прощу.

– Да… Верно. Никаких оленей. – Он уже не в силах сдерживаться. – Я… я все выдумал. Меня вообще не было тогда в фургоне! Никогда никому не говорил, даже маме… Мне было так стыдно.

Я всматриваюсь в его искаженное мукой лицо, и ярость в моей груди постепенно сменяется ужасом.

– Что произошло?

Джессу наконец удается взять себя в руки.

– Папа примчался за скрипкой к моему другу. А тот был малость под кайфом, родители его уехали – оставили дом нам. Ну, выходит, мы без присмотра… Папа ужасно разбушевался из-за моего маневра с инструментом. Слово за слово, повздорили, я испугался, схватил скрипку и убежал куда глаза глядят. Надеялся пересидеть в кустах у озера. Отец на машине – за мной. Я старался держаться лесистой стороны берега, но вдруг – бац, деревья разом поредели, и мне уже деваться некуда – только в воду. А отец несется на полном ходу по самому краю дороги, кричит мне в окно, прямо уже умоляет: «Запрыгивай в грузовик. И, ради бога, скрипку не повреди!» А то, дескать, не переживет, если без нее останется. Если я его хоть капельку люблю, должен повиноваться – лезть в машину и чертову штуку вернуть.

– Надо было послушаться, – говорю.

Джесс сокрушенно качает головой и проливает новую порцию слез.

– Жалею, что не послушался. Всем, что мне дорого на свете, клянусь: каждый день жалею, кляну себя – вот уже четыре года, каждый день! – Он судорожно сглатывает.

– Как… – выдыхаю я, не в силах закончить фразу.

– А никак. Я опять испугался. Развернулся и выскочил на причал. Тут и услышал, как сзади фургон ударился об воду. Видно, папа прибавил скорости, хотел с разгона взмыть прямо на пандус для спуска лодок, потерял управление и перевернулся. Фургон полетел кувырком прямо с берега. И сразу пошел под воду. Отец моментально умер. Из-за распроклятой дурацкой деревяшки.

Джесс снова утирает глаза, уже сипит, но теперь его не остановить – речь извергается водопадом:

– Я скрипку бросил на причал, метнулся сразу к грузовику, пока его совсем не засосало. Полез вброд, дергаю дверцу. Куда там – заклинило. Но стекло было спущено. Я туда сунул голову и заглянул внутрь. Так и есть – мертв. Вода кругом красная, а папа… его как бы развернуло вверх ногами. Но глаза открыты – это я углядел…

Из моей груди вырывается стон.

– Прости меня. – Джесс тянется ко мне, но тут же отшатывается, будто не уверен, приму ли я утешение от него.

– А потом? – Мой голос уже напоминает скорее лягушачье кваканье. – Ты вытащил тело?

Брат тесно сжимает челюсти, словно подавляет рвотный позыв.

– Я руки в салон запустил, потянул за рубашку. Половина туловища в окно фургона пролезла. Везде кровища! – Глаза Джесса расширены от страха, словно он видит перед собой папин труп прямо сейчас и здесь, в роще. – Он был… совсем мертвый, Шейди. Из тех, знаешь, мертвецов, что точно не встанут. Зрачки остекленели, направлены в одну точку. А алой жидкости, говорю же, вытекло больше, чем внутри задержалось.

– И что ты стал делать?

– Опять побежал! Добрался вскачь обратно, до дома друга, вместе вызвали полицию. Я солгал, что был с отцом в машине и выплыл в окно. Был весь мокрый и в крови, поэтому поверили без разговоров. Сказали – мне повезло. Но мне не повезло, Шейди. Мне… кажется, что с тех пор на нас на всех легло проклятие.

Прямо как эхо маминой формулировки двухнедельной давности. Она считает, что проклята, поскольку все ее мужья погибают.

Закрываю глаза, и перед ними – лишь папа в гробу. Какой-то странный костюм, неестественно темный на фоне белоснежных подушек. Тело кажется ссохшимся, совсем маленьким. На лицо мне было невыносимо поднять взгляд, так что смотрела я все время на руки. Я так часто видела их за разными делами: игрой на скрипке, чисткой рыбы к ужину, вскапыванием пахучего жирного чернозема в саду за домом…

– Ее надо уничтожить. – Джесс одним рывком выхватывает меня из прошлого в настоящее, где существует лишь сокровище, прижатое к моей груди.

В этот момент я не испытываю к брату ничего, кроме ненависти. За папу. За покушение на мою скрипку. Образ тела, колеблемого красной водою, жжет меня изнутри, запечатлевается в подкорке. У меня уже дважды был шанс присоединиться к папе.

– Отдай, – увещевает Джесс. – Я все сделаю сам. – Подходит ближе и кладет ладони на инструмент. У меня так ослабели руки, что он без усилий вынимает его их них.

Но сразу, как только мои пальцы теряют контакт с холодной мокрой древесиной, горячее, невыносимое стремление вновь ощутить его прожигает меня насквозь.

– Пожалуйста, Джесс, умоляю. Мне без нее не жить. Я умру, умру, Джесс! – всхлипываю и вою. – Дай хотя бы сыграть напоследок, всего один разок. Всего один, о большем не прошу. Дай вызвать папин призрак, и ты тоже сможешь его увидеть. Он все разъяснит, все разложит по полочкам. А потом – делай с ней что пожелаешь. Топи, жги, разноси в щепки. Только дай сыграть в последний раз. Неужели ты не хочешь встретиться с папой? Извиниться перед ним.

Брат оборачивается. Каждая черточка его лица искажена страданием.

– Не обманешь? Обещаешь? Только один раз?

– Клянусь. Всем сердцем клянусь.

Даже не знаю, ложь это или нет. Джесс – тоже.

– Сию минуту, здесь?

Энергично мотаю головой. Если пустить скрипку в ход прямо сейчас, когда неизбывное, свежее горе так и гудит во мне, наполняя до краев, словно воды, в которых нашел смерть папа, можно перебудить всех духов в лесу до единого. Против такого и Черный Человек не устоял бы.

– Сегодня я слишком устала.

Вместе ковыляем через рощу. Руки Джесса крепко сжимают гриф.