Келси рывком поднялась на ноги и подошла к телу Бренны. Оно обгорело до черноты, и Келси почувствовала укол грусти. Она презирала эту женщину, но у нее, по крайней мере, было право злиться. Вот уже несколько недель, как Келси признала горькую правду: казнь Торна была ужасной ошибкой, а то, что она сотворила с ним там, на эшафоте, было еще хуже.

– Ивен, – пробормотала она. – Там снаружи, в повозке, плащи. Принеси их.

Ивен поспешил прочь, и на лице его четко проступило облегчение от того, что ему дали такое легкое задание. Келси глубоко вздохнула и немедленно пожалела об этом: в воздухе воняло горелой плотью.

– Глинн, – снова прошептала Красная Королева, и Келси присела на корточки рядом с ней, подобрав по пути нож Бренны.

– Когда мы вернемся в деревню, – сказала она Красной Королеве, – мы обработаем твои раны.

– Не нужно. Гляди.

Келси опустила глаза и увидела, что порезы на бедрах ее спутницы зажили, разодранная плоть срослась без следа.

Ивен вернулся почти бегом, неся в руках плащи, и Келси велела ему прикрыть ими тело Бренны. Она собиралась сжечь останки, но Ивену совсем ни к чему было это видеть.

– Глинн, – снова прокаркала Красная Королева. – Отошли мальчика.

Келси кивнула Ивену, лишь на секунду замявшемуся в дверях прежде, чем выйти из комнаты. Келси повернулась к Красной Королеве и заметила очередную вспышку алого в ее глазах.

– Я меняюсь, – бесстрастно сказала Красная Королева. – Превращаюсь во что-то другое. Я больше не владею собой. Голос в моей крови велит мне убить тебя, и я хочу его послушаться. – Келси отшатнулась. – Я бы смогла пережить необходимость питаться человечиной. В некотором смысле я это и делала все то время, что сидела на троне. – Красная Королева улыбнулась, и ее глаза полыхнули алым. – Но вот то, что мной будут управлять, что я перестану быть хозяйкой своей судьбы… Я жила так когда-то давно. И не желаю жить так опять.

– Что с тобой случилось?

Красная Королева подняла руку, и на ее ладони Келси увидела сапфир Финна.

– Хочешь увидеть, Глинн? Если хочешь, придется оказать мне ответную любезность.

«Окажи мне любезность». Эти слова эхом отдались у Келси в голове, и перед ее мысленным взором возник Мерн, его запрокинутое, улыбающееся лицо, когда она перерезала ему горло. Внезапно ей стало страшно, так страшно, как не было даже когда она проснулась и увидела стоящую над ней Бренну.

– Я не убила тебя раньше. С чего ты взяла, что я сделаю это теперь?

– Есть разница, Глинн. Теперь я молю тебя об этом.

Келси закрыла глаза. Что-то коснулось ее ладони, и она опустила глаза, увидев, что Красная Королева разжала ее руку, впихнула в нее сапфир Финна и снова сжала.

– Я знаю, чего ты боишься, – прошептала Красная Королева. В ее глазах вспыхнул алый отблеск. – Ты боишься стать мной.

Это было не так. Келси не хотела становиться Красной Королевой, нет, но не это заставляло ее просыпаться среди ночи в холодном поту. Больше всего на свете она боялась стать такой же, как ее мать.

– Ты и должна этого бояться. Но смерть бывает разной. И хладнокровное убийство сильно отличается от прекращения агонии. И Глинн, я молю тебя.

Келси взглянула на сапфир Финна. Он был ей не нужен, она не собиралась надевать его, но и просто выбросить не могла. Могущественные вещи требуют охраны. Если она была из Тиров, как утверждали Финн и Ловкач, тогда ее семья охраняла такие вещи с давних времен.

– Я не могу убить себя, Глинн. Во мне нет этого. А ты сможешь, и, думаю, без особого для себя вреда. Ты становишься той, кем ты хочешь быть.

Келси вздрогнула от этих слов. Она снова увидела Мерна, с улыбкой наблюдающего, как Корин вводит ему иглу в вену. Тогда Келси казалось, что это милосердие, но так ли это было на самом деле? Красная Королева лежала перед ней, но не искореженное тело, а женщина, очерченная красным светом. И эта женщина угасала, вытесняемая чем-то другим…

– Мне недолго осталось, Глинн. Смотри.

Келси взглянула и в страхе отшатнулась. Разум женщины, когда-то так яростно боровшийся с захватчицей, теперь распахнул двери, в огромный, ревущий город мыслей и идей, воспоминаний и сожалений. Звук, зрение, ощущения, все это нахлынуло на Келси, как приливная волна, столь мощная, что она боялась утонуть.

В основе всего этого была фигура матери, пойманная в ловушку противоречивых эмоций: любви, ненависти, ревности, тоски, сожалений и печали. Прекрасная Королева считала Эвелин пешкой, прямо как теперь Красная Королева считала пешками всех людей. Круг показался Келси неразрывным, и эта печальная мысль почти заставила ее покинуть мысли Красной Королевы. Но она осталась, ведь история всегда была для нее непреодолимым соблазном, и возможность узнать ее окончание стоила любых страданий.

Когда Эвелин было четырнадцать, король Кадара предложил Тирлингу союз и сложный торговый договор, включающий лошадей, древесину, драгоценные камни и золото. Переговоры были сложными и долгими, затянувшись на много месяцев. К их окончанию послы были измотаны, а тирийские придворные устали развлекать кадарскую делегацию, которая требовала особых почестей и состояла почти целиком из мужчин, не умеющих держать руки при себе. Вся Цитадель вздохнула с облегчением, когда две делегации пришли к шаткому соглашению, и для того, чтобы скрепить его, Прекрасная Королева подкинула Эвелин, незаконнорожденную принцессу, в подарок королю Кадара.

Эвелин привыкла, что к ней относятся по-особому. Она жила среди постоянных придирок, как ее прекрасная, законнорожденная сестра Элейн – среди похвал. Она даже привыкла к пренебрежению со стороны матери, колеблющемуся от равнодушия до раздражения. Но это последнее предательство… Эвелин не была к нему готова. В ее воспоминаниях была сцена – она виделась Келси довольно нечетко, возможно, потому что Эвелин сама была как в тумане – сцена с криками, взаимными упреками, слезами и, наконец, мольбами, бесполезными мольбами, которые Эвелин помнила смутно, сквозь дымку унижения. Ее мать ничуть не растрогалась, и, в конце концов, Эвелин отослали вместе с кадарцами. Ее последние воспоминания о Цитадели почти полностью совпадали с воспоминаниями самой Келси: дальний конец Новолондонского моста, душераздирающая печаль, окружение, которому нельзя доверять, и последний беспомощный взгляд на родной город. Но к тому моменту, как Новый Лондон скрылся из виду, ее печаль переросла в гнев.

Кадарская делегация так и не вернулась домой. На третью ночь послы упились тирийским элем, бочку которого им подарили на прощание, и погрузились в мечты о том, как их вознаградят дома за успешно завершенную миссию. Они отправились спать, забыв об охране для странной уродливой девчонки, которую тащили с собой. На протяжении всего пути она была такой тихой, что они полностью забыли о ней. Они выпили всю бочку, и большинство из них не оказало сопротивления, когда маленькая Эвелин пробиралась в палатки с ножом и резала глотки.