– Спасибо, миссис С., – говорю я; она уже собирается уходить, но я окликаю ее: – Скажите, какую вы знаете желтую еду?

Я думал о том, как Эмма кормит Джейкоба по цветовой схеме. Черт, я думал об Эмме! Точка.

– Вы имеете в виду, как омлет?

Я щелкаю пальцами:

– Верно. Омлет со швейцарским сыром.

Миссис С. хмурится:

– Вы хотите, чтобы я приготовила вам омлет?

– Ни в коем случае, я обожаю ригатони.

Не успеваю я объяснить остальное, как звонит телефон в моем офисе. Извинившись, я быстро захожу внутрь и поднимаю трубку.

– Офис Оливера Бонда, – говорю я.

– Запишите сообщение для себя, – произносит Хелен Шарп. – Если вы наймете кого-нибудь для передачи информации, работать будет удобнее.

– Моя… гм… секретарша только что вышла в туалет.

– Да, – фыркает Хелен, – а я мисс Америка.

– Мои поздравления, – отвечаю я, и голос мой проникнут сарказмом. – Какой у вас талант? Жонглируете головами адвокатов?

Она пропускает колкость мимо ушей.

– Я звоню по поводу слушаний об исключении показаний. Вы вызвали в суд Рича Мэтсона?

– Детектива? Ну… да.

А кого еще мне вызывать по ходатайству, которое должно привести к исключению из дела показаний, данных Джейкобом в полицейском участке?

– Вам не нужно вызывать Мэтсона. Сделать это должна я, и мой ход первый.

– Что вы имеете в виду? Прошение же мое.

– Да, но это одна из тех странных ситуаций, когда, даже если ходатайство подаете вы, бремя предоставления доказательств ложится на штат и мы должны собрать и предъявить все свидетельства в пользу того, что признание было сделано по всем правилам.

Практически для всех других прошений процедура обратная: если мне нужно добиться вынесения какого-то решения, я должен пыхтеть вовсю, чтобы доказать, почему заслуживаю этого. Откуда я мог знать, что из этого правила существуют исключения?

Хорошо еще, что Хелен сейчас не в одной комнате со мной, а то я покраснел до корней волос.

– Что ж, отлично, – говорю я, изображая беззаботность. – Я знаю это. Просто хотел проверить, держите ли вы нос по ветру.

– Пока вы не повесили трубку, Оливер, должна сказать вам: по-моему, ничего у вас не выйдет ни так ни этак.

– О чем вы?

– Вы не можете объявить своего клиента невменяемым и сказать, что он не понимал своих прав. Он цитировал их по памяти, я вас умоляю.

– И в чем тут противоречие? Кто запоминает права обвиняемых дословно? – Тор начинает кусать меня за лодыжки, и я насыпаю немного ригатони в его миску. – Слушайте, Хелен, Джейкоб не вынес в тюрьме и трех дней. Он, разумеется, не протянет там тридцать пять лет, и я сделаю все возможное, чтобы он больше не сел за решетку. – Я неловко умолкаю. – Думаю, вы не рассматриваете вариант, чтобы Джейкоб и дальше жил со своей мамой? Или длительный условный срок?

– Разумеется. Позвольте мне вернуться к вам с этим разговором после обеда с Пасхальным Кроликом, Зубной феей и Сантой, – говорит Хелен. – Это убийство. Или вы забыли? Может, у вашего клиента аутизм, но у меня есть жертва и убитые горем родители, и это побивает все. Вы можете размахивать плакатом «Помогите детям с особыми потребностями», чтобы собрать деньги для школ или специальных учреждений, но это не отменяет виновности. Увидимся в суде, Оливер.

Я грохаю трубку на аппарат и смотрю на Тора, который лежит на боку в счастливой послеобеденной коме. Когда телефон звонит вновь, я резко отвечаю:

– Что? Я умудрился нарушить еще какую-нибудь юридическую процедуру? Вы хотели сказать, что посудачите об этом с судьей?

– Нет, – робко произносит Эмма. – Но какую юридическую процедуру вы нарушили?

– Ох, простите. Я принял вас за… кое-кого другого.

– Очевидно. – (Тишина длится один удар сердца.) – Все ли в порядке с делом Джейкоба?

– Лучше быть не может. Обвинение выполняет за меня мою домашнюю работу. – Мне хочется как можно скорее сменить тему, поэтому я спрашиваю: – Как сегодня идут дела в доме Хантов?

– Ну, отчасти поэтому я и звоню. Не могли бы вы сделать мне одолжение?

Дюжина разных мелких услуг приходит мне в голову, большинство из них очень сильно пойдут на пользу мне самому и моему текущему отсутствию интимной жизни.

– Какое?

– Мне нужно, чтобы кто-нибудь побыл с Джейкобом, пока я выполняю одно дело.

– Какое дело?

– Личное. – Эмма втягивает ноздрями воздух. – Прошу вас.

Должен быть какой-нибудь сосед или родственник, который лучше подходит для этого задания, чем я. Но может быть, у Эммы все-таки нет никого, к кому она могла бы обратиться за помощью. Судя по тому, что я увидел за последние несколько дней, это очень одинокий дом. И все же мне не удержаться от вопроса:

– Почему я?

– Судья сказал, нужен человек старше двадцати пяти лет.

– Так, значит, я вдруг стал достаточно взрослым для вас? – усмехаюсь я.

– Забудьте о моей просьбе, – резко отвечает Эмма.

– Я буду у вас через пятнадцать минут.

Мне нелегко просить о помощи, так что вы лучше просто поверьте: если я обращаюсь к кому-то с просьбой, значит все прочие варианты уже испробованы и не принесли результата. Вот почему я не в большом восторге оттого, что буду еще чем-то обязана Оливеру Бонду, попросив его остаться с Джейкобом, пока сама сбегаю на эту встречу. Еще хуже договариваться о ней, это вызывает физическое ощущение поражения.

В среду в банке тихо. Несколько пенсионеров тщательно заполняют бланки депозитов, и одна кассирша объясняет другой, почему Кабо-Верде – лучшее место для отпуска, чем Канкан. Я стою в центре зала и смотрю на плакат с рекламой кредитов на двенадцать месяцев и маленький столик, где лежат сувениры с логотипом банка: плед, кружка, зонтик – это может стать моим, если я открою новый текущий счет.

– Что вы хотите? – спрашивает меня одна из сотрудниц.

– У меня назначена встреча, – отвечаю я, – с Абигейл Легри.

– Присядьте, – говорит женщина и указывает мне на ряд стульев. – Я скажу ей, что вы пришли.

Богатой я никогда не была, да и зачем мне? Нам с мальчиками как-то удавалось протянуть на мои заработки от редактуры и чеки, которые каждый месяц исправно присылает Генри. Нам много не нужно. Мы живем в скромном доме; редко куда-нибудь выбираемся или ездим в отпуск. Покупки я делаю в «Маршаллсе» и местном магазине для экономных, который недавно стал очень популярен у подростков. Бо́льшая часть моих трат уходит на Джейкоба – его пищевые добавки, его терапию, которую не покрывает страховка. Думаю, я настолько привыкла крутиться и урезать расходы, что перестала воспринимать это как урезание, для меня это норма. Но знаете, иногда по ночам я лежу без сна и думаю, что будет, если, не дай бог, мы попадем в аварию и счета от врачей станут космическими; вдруг появится какой-нибудь замечательный метод лечения для Джейкоба, на который потребуются деньги, а у нас их не будет.