Как хочешь, так и понимай, товарищ Охикян.

* * *

Яна спешила в свою комнату, завернутая в черный халат Давида.

Чувствовала себя прямо как преступница, сбежавшая с места преступления.

Забежала в свою комнату, скинула халат на кровать и поспешила в ванную.

Пока стояла под струями теплой воды, в голове все крутились образы недавно пережитого. До чего же приятно было вспоминать, как нежно Давид ее целовал, обнимал, как его трясло от желания в нее войти и как он глухо стонал, когда находился в ней. Приятно и в то же время жутко стыдно.

Она вела себя как потаскушка или даже хуже. И с кем! С Охикяном, мужчиной, который выкинул ее на помойку, а потом отчего-то решил, что ее согласие на повторный брак ему не нужно.

– Ну ты молодец, дуреха… – принялась она себя отчитывать.

Яна ужасно злилась на Давида с тех самых пор, когда он привез ее в свой дом. Злилась и боялась его, не могла решиться на открытую конфронтацию. А потом еще и эта смерть Филлинга, которая окончательно ее добила, сделала бывшего мужа в ее глазах абсолютным психом.

Яна была уверена – Давид прихлопнет ее как мушку за вторую якобы измену. Нет, сначала, конечно, дождется, пока она родит, а потом прихлопнет. Но он взял и поверил в ее невиновность, да к тому же пообещал, что дочь в любом случае останется с ней. После всего она вдобавок прочитала его имейл, где он доказал свою непричастность к смерти Филлинга.

Монстр оказался совсем не таким страшным, каким его малевало ее воображение.

После всего, что случилось, Яна решилась поговорить с Давидом. Поговорить – и только, ведь она давно запретила себе смотреть на него как на мужчину. Избегала встреч, прикосновений, даже старалась не поворачиваться в его сторону. Подавила влечение, спрятала некогда сильную любовь в далекий-далекий ящик. Не планировала ни близости, ни тем более примирения. Однако стоило ему ее поцеловать, немного приласкать, как ее тело превратилось в оголенный нерв.

Поговорила, что называется. Так поговорила, что аж побаливает переднее место.

Между ног до сих пор сладко пульсировало после утреннего контакта. Яна сжала бедра, и низ живота пронзило сладкой истомой.

Это все гормоны! Они, треклятые. Яне в жизни так не хотелось близости, как вчера или сегодня утром.

Одни сплошные гормоны, да?

В конце концов, она живая женщина, у нее давно никого не было. А Давид – был и есть очень привлекательный мужчина, пусть она запретила себе это замечать.

Так что? Это был просто секс?

Яна и хотела бы все свалить на голые инстинкты, но нет. При всем желании не получится. Глупо отрицать, что между ней и Давидом вчера промелькнуло нечто гораздо большее, чем просто взаимное желание.

Яну всю аж затрясло, когда Давид рассказал ей о том, как рано лишился матери. В ту минуту она почувствовала с ним такое сильное единение, словно и не было между ними никакой грязи, предательств и прочего. То самое единение, какое было у них до свадьбы.

Она все еще помнила ту давнюю ночь, когда рассказала ему о себе все-все, когда они без умолку говорили о детстве, юности. Яна поведала о смерти своих родителей, о съедавшей ее тоске, а Давид поделился своей болью о не так давно почившем отце. О матери он тогда умолчал, зато сказал теперь.

Будучи сиротой, Яна как никто понимала его, приняла его страдания, как свои. К тому же ей было очень важно услышать, что Давид хотел заботиться о ней, что она важна для него.

В тот самый момент давно подавляемые ею чувства вдруг вырвались наружу, никак не получилось с ними совладать.

И Яна ответила на поцелуй.

Потом голова закружилась, контролировать себя стало практически невозможно. Ноги будто сами разъехались в стороны. Давид всегда действовал на нее как афродизиак. Притягательный мужчина, что сказать.

Ее мужчина.

В прошлом.

Или нет?

Ей было очень хорошо с Давидом этой ночью.

Однако при всех его вчерашних откровениях главного-то не сказал! В любви не признался, квартиру не вернул, свободу выбора, где жить, не дал. А то, что ему нравился с ней секс, еще ни о чем не говорило.

Спасибо, успокоил ее страхи касательно ребенка. Но достаточно ли этого, чтобы снова начать ему доверять, с головой окунуться в старые отношения?

Яна не знала ответа на этот вопрос.

Однако точно знала другое – она хотела бы попробовать наладить с ним контакт. Пусть это не будет «вместе до гроба прямо с этой секунды».

Она бы предпочла двигаться осторожно, потихоньку, заново узнавая друг друга. Почему нет? В таком формате продолжила бы общение с ним.

Но захочет ли Давид? Этому типу надо все и сразу. И Яна нисколько не помогла себе, прыгнув к нему в койку. Наоборот, кажется, только подлила масла в огонь. Теперь Охикян наверняка считал, что он все сделал правильно, что с Яной так и надо – втихомолку жениться, плевать на ее мнение и так далее, и по тому же месту.

Голова пухла от непрошеных мыслей.

Позже, когда Яна вышла из ванной, прочитала сообщение от Давида: «Милая, спустись, пожалуйста, к завтраку. Я буду тебя ждать».

Хочет поговорить? Наверняка.

А что ему сказать, Яна не придумала.

Можно было проигнорировать приглашение. Но в животе тут же забурлило от голода. Да и не хотела она больше игнорировать Давида. Это не выход – отмалчиваться и прятать взгляды. Она, наоборот, хотела понять, как он к ней относится.

– В чем пойти? – пробубнила она себе под нос.

Отчего-то захотелось быть красивой. Решила не отказывать себе в удовольствии.

Выбрала недавно купленный желтый сарафан для беременных. Наряд удачно скрывал животик и одновременно подчеркивал грудь. Надев его, она нанесла легкий макияж, прошлась по губам коралловым блеском. Посмотрела на себя в зеркало и поняла – чего-то не хватало.

«Хоть гвоздики в уши вдеть, что ли…»

Яна открыла шкафчик под зеркалом, куда давным-давно запихнула черную бархатную шкатулку с драгоценностями.

Ей их вернули ее еще в тот день, когда Гаяне поселила Яну в оранжевой комнате. Она запихала шкатулку подальше, проигнорировав щедрый жест. Даже ни разу не открыла, поскольку не собиралась носить подаренные Давидом украшения.

Теперь достала забытую любимицу, открыла и обомлела.

Прямо сверху, на белом шелке, среди прочих лежало то самое кольцо с красным бриллиантом, которое она продала перед поездкой в Америку.

– Как ты тут очутилось? – спросила она у кольца, будто оно могло ответить.

Похоже, Давиду пришлось немало потрудиться и раскошелиться, чтобы его вернуть. И сделал он это скорей всего до того, как поехал в Америку, поскольку шкатулку ей принесли ровно в тот же час, когда Давид привез ее в свой дом.