друзья сердечны,

С ними я, конечно,

Не одинок.

От бури – вред;

Но любовь застанет —

Сердце вновь не ранит,

Коль сердца нет.

Тёмная ночь;

Но смерть не ужасна:

Кто ждёт, пусть напрасно, —

Сомненья прочь.

Из сборника «Зримые мгновения» (1917)

После её первого взгляда

Об угасавшем этом дне

Я даже не мечтал.

Для сердца станет ли он мне

Началом всех начал?

Иль этот вечер в тишине

Ослабит чувств накал.

Бреду домой; луна узор

Соткала из теней.

Прохожий молвил, подняв взор:

«О, скоро четверть в ней».

Ему, скажу я не в укор,

День был обычен сей.

Из сборника «Поздняя лирика и более ранняя» (1922)

Ночь в ноябре

Когда поменялась погода,

И стёкла звенели в окне,

И ветры кружились у входа,

Я ночью лежал в полусне.

По комнате листья сухие

Летели к кровати моей, —

Печаль то деревья нагие

Во тьму осыпали с ветвей.

С листком на руке моей вялой

Я думал, мы снова вдвоём:

Ты вновь, где обычно, стояла,

Сказав, наконец, обо всём.

Роберт Льюис Стивенсон[292]

(1850–1894)

Из сборника «Детский сад стихотворений» (1885)

Качели

Любишь взлетать на качелях, где свет,

И где воздух синей?

Скажу я в ответ, приятнее нет

Дела для всех детей!

Вверх я поднялся, лечу над стеной,

Как вокруг широко:

Речка, деревья, бычки за спиной,

Сёла вижу легко.

Пока я смотрю на зелёный сад,

Вниз смотрю на карниз —

Взлетаю снова, о, как же я рад

Взлетать и падать вниз.

Из сборника «Песни путешественника» (1896)

Спой мне о парне, который пропал

Спой мне о парне, который пропал,

Может он – это я?

Весёлый душою, уплыл он днём

К Скаю[293] через моря.

Малл за кормой, Рам – левый борт,

С правого бака – Эг;

Парень был жаждой славы полн,

Ныне где её брег?

Спой мне о парне, который пропал,

Может он – это я?

Весёлый душою, уплыл он днём

К Скаю через моря.

Дай мне вновь – всё, что было там,

Дай мне солнца накал!

Дай мне глаза и душу дай,

Парня дай, что пропал.

Спой мне о парне, который пропал,

Может он – это я?

Весёлый душою, уплыл он днём

К Скаю через моря.

Остров, море, ветер, волну,

Солнца и ливней шквал,

Всё, что прекрасно и благодать,

Больше я не видал.

Краса, проснись

Краса, утром проснись от прекрасных снов,

Увидеть тебя я рад!

Проснись же ты

Ради красоты,

Когда птицы проснулись, трепещут кусты.

На западе звёзды горят.

Краса, в вечер проснись от спящего дня,

Проснись в багряный час!

День поникнул вдруг,

И тени вокруг,

Проснись, поцелуй тебе дарит друг,

Получишь ты их ещё раз!

Редьярд Киплинг[294]

(1865–1936)

Из сборника «Ведомственные песенки и другие стихотворения»[295] (1886)

Нравоучительный код[296] (или моральный кодекс)

Чтоб не поверили в рассказ

Вы сей, скажу я Вам,

Что я его придумал сам,

В нём правды ни на грош.

Жену оставил дома Джонс, едва успев жениться,

В горах Хуррумских ждёт его афганская граница.

Там гелиограф на скале; до своего ухода

Он научил жену читать загадочные коды.

В любви он мудрость приобрёл, она была прекрасна,

Амур и Феб им дали вновь общаться не напрасно.

В горах Хуррумских он мораль читает ей с рассвета, —

И на закате к ней летят полезные советы.

«Держись подальше от юнцов в своих мундирах алых,

Беги отеческих забот от стариков бывалых;

Но есть Лотарио[297] седой, (о нём моя баллада),

Их генерал, распутный Бэнгс, страшись его как ада».

Однажды Бэнгс и штаб его скакали по дороге,

Вдруг гелиограф засверкал активно на отроге,

Бунт на границе, мысль у них, или постов сожженье —

Остановились все прочесть такое сообщенье.

«Тире, две точки, два тире». Божится Бэнгс: «Химера!»

«Не обращались никогда «милашка» к офицеру!»

«Малышка! Уточка моя!» Чёрт подери! «Красотка!»

О дух Уолсли![298] это кто сигналит с той высотки?»

Молчал дубина-адъютант, молчали все штабисты,

Они записывали текст, скрывая смех искристый;

Уроки мужа все прочли, и не без интереса:

«Ты только с Бенгсом не танцуй – распутнейший повеса».

(Советы вспышками давать была его задача;

Любовь, как видимо, слепа, но люди в мире – зрячи).

Он, осуждая, посылал своей жене сигналы:

Детали всех пикантных сцен из жизни генерала.

Молчал дубина-адъютант, молчали все штабисты,

Как никогда побагровел у Бэнгса зоб мясистый,

Сказал он с чувством, наконец: «То частная беседа.

Вперёд! Галопом! По три – в ряд! Не обгонять соседа!»

И к чести Бэнгса, никогда, ни словом, ни приказом,

Джонс не узнал, что тот следил за гелиорассказом.

Но от Мултана до Михни Границе всей известно,

Что