class="v">Аркадских птиц не молкнет хор,

Здесь блеют овцы молодые,

Набеги коз в поля пустые,

Он лишь вчера сказал впервые

Люблю! Я жду его с тех пор.

Луна, хозяйка тёмных далей!

Храни любимого, как страж.

Его ты знаешь – он мой паж,

Обутый пурпуром сандалий,

Его ты знаешь – он мой бог,

С пастушьим посохом, лукавый,

Он нежен, словно голубок,

Темноволосый и кудрявый.

У горлицы устали крылья,

Где друг в малиновых чулках?

К овчарне волки подступили,

И сенешаль прекрасных лилий

Спит в лепестках – легла мантильей

Тьма на сиреневых холмах.

Луна святая! Так мы ждали!

Стань Путеводного звездой![263]

Где мой красавец молодой?

Коль видишь пурпур тех сандалий,

Всё тот же посох, тёмный локон,

В козлиной шкуре силуэт,

Скажи ему, я жду, где окон

Вдали мерцает тусклый свет.

Росой прохладной луг покрылся,

Аркадских птиц не слышен хор,

С пригорка юный фавн спустился,

Златыми дверцами прикрылся

Нарцисс усталый, не явился

Ко мне мой милый до сих пор.

Луна обмана и печали!

Где тот, в кого я так влюблён?

Где губ пунцовых жаркий стон?

Где посох, пурпур тех сандалий?

Зачем так серебрится клён?

Зачем покров туманный убыл?

Ах! Стал твоим Эндимион,

И ждущие лобзаний губы!

В золотых покоях

Гармония

Слоновая кость этих клавиш и рук —

Фантазий порывистых всплеск роковой,

Как отблеск серебряный тополя вдруг,

Когда шелестит он лениво листвой,

Иль пены дрейфующей узел живой

На волнах оскаленных, ветра испуг.

И в золоте стен – золотистая прядь,

Как в чашечке бархатцев жёлтой каймой

Сплелась паутинок тончайшая рядь,

Иль тянется к солнцу подсолнух немой,

Лишь ночь распрощалась с ревнивою тьмой,

И лилий копьё в ореоле опять.

И губ её алость на алых губах

Моих, как рубиновый свет от лампад,

Дрожащий в гробнице на красных шелках,

Иль как истекающий кровью гранат,

Иль влажные лотоса сердце и взгляд

В вине розоватом – кровавых слезах.

Impression du Matin[264][265]

Ноктюрн лазурно-золотой

Сменила в сером кантилена:

На Темзе баржа с охрой сена

Отплыла. Зябкий и густой

Из-под мостов туман ползёт,

Дома окутав жёлтой тенью,

Висит над Сити без движенья

«Святого Павла»[266] вздутый свод.

Вдруг шум на улицах возник,

Проснулась жизнь; чуть волочится

Повозок сельских ряд, и птицы

В сиянье кровель слышен крик.

Под фонарями взад-вперёд

Девица бродит одиноко,

Ласкает день ей тусклый локон,

Пылают губы, в сердце – лёд.

Impressions[267]

1. Les Silhouettes

На море серые буруны,

Унылый ветер лёг пластом,

Луна желтеющим листом

Через залив несётся бурный.

На бледной отмели прибоя

Баркас чернеет, как офорт:

Весёлый юнга влез на борт,

Сверкнув улыбкой и рукою.

А на холме кричат кроншнепы;

Там, загорелы и юны,

Среди травы жнецы видны,

Как силуэты против неба.

2. La Fuite de la Lune

Весь мир спокойствием одет,

Весь мир в объятьях сновидений,

Молчанье там, где мрачны тени,

Молчанье там, где теней нет.

Лишь эхо резко принесёт

Крик одинокий и печальный,

То коростель подруге дальней

Ответ с холмов туманных шлёт.

И неожиданно луна

С небес уводит серп лучистый

К пещере мрака, в золотистый

Кисейный плащ облачена.

Стихотворения, не вошедшие в сборник

Дом шлюхи[268]

Услышав танца шум вдали,

Мы под луной туда пошли,

Остановясь у дома шлюхи.

Оркестр в нём, оглушая зал,

«Das Treue Liebe Herz»[269] играл,

Был слышен грохот заварухи.

Как фантастический гротеск,

Сплетая странный арабеск,

За тенью тень ползла на шторы.

Как чёрных листьев вьётся круг,

Под гул рожка и скрипки звук

Кружились призраки-танцоры.

И словно жуткий автомат,

Скелет вставал к скелету в ряд —

Для пляски медленной кадрили.

Затем они рука к руке,

Смеясь пронзительно в кружке,

Па сарабанды закрутили.

Фантом-любовник неземной

Прижался к кукле заводной,

А вот они поют устало.

Марионетка – страшный вид —

Курить на лестницу бежит,

Как будто здесь живою стала.

Сказал я милой: «Что за дом!

Танцует мёртвые кругом,

И прах кружит в объятьях праха».

Но слыша скрипки визг, она

Со мной простилась и одна

Вошла в дом похоти без страха.

Стал вдруг фальшив мелодий пыл,

И вальс танцоров утомил,

И тени кончили кружиться.

По тихой улочке рассвет

В огнях сребристых сандалет

Крадётся робкою девицей.

Новое раскаянье[270]

Да, грех был мой, и я не понял это.

Теперь же лира в склеп заключена,

И лишь неугомонная волна

Подтачивает берег без рассвета.

Глубокую могилу роет лето

Себе в долине, вянущей от сна;

И долго ива ждать обречена

Из рук зимы серебряного цвета.

Но кто спешит по берегу опять?

(О, не смотри, любимый, восхищённо!)

Кто это в южной яркости одежд?

Твой новый Бог, целующий смущённо

Бутоны свежих уст