Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Неужели эта душа дракона окончательно проснулась? – наконец озвучил свои мысли Чутхаги.
– Нет. Он снова заснул сразу после того, как выкрикнул эту фразу. Собиратель после этого неоднократно пытался найти в себе дракона, но так и не смог. Возможно, дракон лишь на время пробудился благодаря столь глубокой медитации.
Монах Чутхаги пытался унять охватившее его волнение, а заодно найти подходящее объяснение случившемуся. Медитация была хорошим способом уйти в себя. Собирателю душ очень сложно погрузиться в это состояние, ведь для этого ему нужно отречься от всех сущностей, находящихся у него внутри. Похоже, этому Собирателю всё-таки удалось это сделать, и тогда его самое старое «я» смогло выйти на поверхность. Вполне возможно, что Оренол был прав.
– Так дракон говорил на языке воинов Араджит?
– Да, но Собиратель не узнал этот язык.
– Как же ты тогда узнал об этом?
– Верховный монах Тэхора, проводивший медитацию, по секрету рассказал мне об этом.
Чутхаги хлопнул себя по ноге. Всё складывалось: Тэхора был известен тем, что хорошо разбирался в древних письменностях и языках.
– Верховный монах Тэхора сказал, что Собиратель душ сам довольно быстро потерял к этому интерес, не говоря уже о других аскетах, которые практически сразу забыли об этом инциденте. Во время медитаций часто кто-нибудь начинал говорить какую-нибудь несуразицу.
– Выходит, сейчас об этом знает только монах Тэхора и мы с тобой? – Чутхаги почувствовал облегчение.
– Да, а также другие драконы, если они ещё где-то остались.
– Да где же они могли остаться? Чтобы стать драконом, нужно съесть его корень. А наги давным-давно изничтожили все цветы дракона.
– До сих пор периодически всплывают слухи, что кто-то видел его. Кроме того, разве это не нам только недавно передали, что корень дракона открыл глаза? Раз этот смог пробудиться, значит, где-то могли остаться и другие цветы дракона, не так ли? Или кто-то мог съесть один из них.
Чутхаги снова не мог не согласиться с доводами молодого монаха. Погрузившись в размышления, он по привычке вынул чётки и принялся перебирать их пальцами.
– Если корень дракона уже открыл глаза, значит, скоро он превратится в настоящего дракона, – первым нарушил тишину Оренол. – Мы должны как можно быстрее найти его, прежде чем это сделают другие. Иначе он рискует оказаться в руках у каких-нибудь идиотов, которые из-за жажды власти изуродуют его душу и в конце концов превратят в настоящего монстра.
– Как же нам сделать это? Только душа дракона может привести к самому корню. А единственно известная нам душа сейчас крепко спит и, похоже, не собирается просыпаться. Даже если мы вдруг сможем найти другую душу, то она может попытаться съесть наш корень дракона и тем самым только ухудшит ситуацию.
– В такие моменты я начинаю жалеть, что здесь нет Кейгона Дракхи, – с досадой проговорил молодой монах. – Это так иронично, что сейчас он находится на грани смерти, ожидая появления нага, который может вовсе и не прийти.
– Я понимаю, что ты очень уважаешь Кейгона, но даже он не сможет достать цыплёнка из варёного яйца. Без души дракона ему ни за что не найти корень, который может быть где угодно на этом свете. Как ты уже верно подметил, сейчас нам ясно только одно: если корень дракона открыл глаза, мы обязаны найти его. Поэтому, Оренол, попроси, пожалуйста, наставника Джоте подготовить письма для рассылки в Храмы.
– Что в них должно содержаться?
Верховный монах перестал перебирать чётки. Его хижина находилась на самой вершине горы, поэтому казалось, что до неба можно было дотронуться рукой.
– Мне приснился сон, – немного помедлил он, прежде чем наконец ответить.
– Что, простите?
– Ко мне во сне явился Бог, которого нигде нет. Он приказал поведать всем, что в скором времени, когда весь мир окажется на грани гибели, он явится в обличии дракона, чтобы спасти нас.
Оренол, раскрыв от удивления рот, уставился на монаха.
– О, такая реакция нам и нужна. Давай тогда так и распространим эту новость в Храмы, – улыбнулся Чутхаги, обнаруживая россыпь лучистых морщинок вокруг глаз.
– Что? Так это ложь?
– Разумеется. Для начала попробуем обезопасить себя от глупых «героев», которые, обнаружив дракона, сразу попытаются избавиться от него. И если нам повезёт, то нашедший дракона счастливчик сразу же доложит об этом в ближайший Храм.
Сначала Оренол вроде бы обрадовался, но потом резко переменился в лице:
– Но, Ваше Превосходительство, как же тогда быть с заповедью о правде?
– Хочешь сказать, что мы нарушаем Божий завет?
– Не хочу показаться бестактным, но да. Прежде чем обсуждать все за и против вашего плана, подумайте, пожалуйста, о том, что мы можем смертельно напугать невинных монахов. Разве тот, кто служит примером для своих учеников, может нарушать заповедь правды?
– Ах, ты об этом. Просто скажи монахам так, как я сказал. Тогда я буду единственным, кто согрешит перед Богом.
– Ваше Превосходительство, как же так… Как вы можете предлагать мне подобное?
Верховный монах ещё несколько раз попытался убедить своего ученика, что всё будет хорошо, а затем не выдержал и сердито закричал:
– Эй, ты, упрямец! Будешь тут мне ещё указывать, какой мне грех брать на душу, а какой нет! Без тебя разберусь! Чего ты тут вообще расселся? Разве корень дракона не открыл глаза? А ну-ка быстро поднял свою задницу и живо принялся за работу!
Верховный монах в порыве ярости схватился за плуг, который стоял неподалёку. Оренол потерял дар речи и, ничего не ответив, в спешке бросился к выходу.
* * *
Посреди пустынной равнины, где даже маленькая травинка была огромной редкостью, возвышалась одинокая, словно разбитая надежда, башня.
Рюн поднял глаза и посмотрел наверх. Потолок был полностью разрушен, поэтому изнутри башни виднелось небо. Из-за того, что одна часть строения была обрушена чуть больше, казалось, что с этой стороны небо сильнее провалилось внутрь и было будто ближе к земле. Высота обвалившейся стены составляла около четырёх метров, в то время как самая высокая часть башни достигала примерно шести.
Вокруг лежащего на полу Рюна летали созданные Пихёном сверкающие огоньки. Чуть поодаль от них, подобрав под себя ноги, сидел Кейгон.
– Ну что ж, я тогда пойду, – тихо проговорил он.
Рюн ничего не ответил следопыту, за него это сделали его глаза. В них одновременно читалась просьба не уходить и вместе с